— Знаешь, чего я боюсь? Что ты от хохота со слона рухнешь и чего-нибудь себе повредишь.
— А вот не надо меня жалеть.
Лексу стоили больших усилий сохранять печальный вид. Он даже сунул нос в свой флакон и глаза прикрыл, вроде страдает.
— Понимаешь, — медленно начал Энке (которого тоже распирало, да выговориться не могло), — попал я, так попал!
— Куда?
— В меньшинства.
— Национальные? Религиозные? Социальные? — оживился Лекс.
— В сексуальные.
— Что?! Ты?! Вали со слона, пидор гнойный!
Лекс так захохотал, что хлипкая люлька заходила ходуном.
— Сейчас точно свалю. И путешествуй ты дальше в компании своего флакона да носатого. Урод.
— Прости. Прости. Правда… только этого не может быть! Хочешь, съем собственную туфлю?
— Оставь обувь в покое. Я такой переплет попал, хоть плачь, хоть смейся. Меня дедуня Мита отправил учиться, дескать, пока Лекс выздоравливает, езжай ка ты ума наберись. Только уговор: сидеть тише травы, ниже воды. Или наоборот? Не помню. Бумаги нужные мне отдал, котомку в дорогу, и отправил, как он это умеет — на один щелчок. Глаза закрыл здесь, открыл уже там.
Стою посреди площади, дома вокруг — ничего так, архитектурка. Народ одет по-разному, странновато, да чего мы с тобой только не видели. Еще тарахтелки эти с колесами. Вот чего не люблю, того не люблю. Но деваться некуда, я уже здесь. А еще посреди площади хрен египетский торчит.
— Египетский… чего?
— В Луксоре полно этих колонн. Называется: плодородный орган бога Осириса. Такие кверху заостренные? Помнишь? Тут точно не Египет. А орган наличествует. Прислушался, речь вроде понятная. А прямо напротив меня огромными буквами написано " Университет". Туда-то думаю, мне и надо. Пошел. Народ вокруг в основном молодой, и как-то на меня все косятся. Я — морду тяпкой, и в ректорат. Там документы у меня приняли. Спрашивают, какой факультет выбрал. Строительный, говорю. Вдруг выходит из-за стола мужчинка совершенно определенного пошиба и, виляя бедрами, начинает меня обходить по кругу. И так он ахает, так восхищен, что даже глазки закатывает. Сам белесенький, волосья колечками, личико гладкое, будто отекло, и кожа белая, белая — чисто опарыш. Я, говорит, декан факультета искусств. Прошу к нам. Умоляю, на колени щас паду. При этом поворачивается спиной, а штаны у него на заднице прозрачные. Мало того, против ануса в штанах дырочка, обшитая аккуратными такими стежками.
Меня замутило, едва успел рот зажать. Спалю ведь тут им все к чертям. Перетерпел. Прыщ понял, что не по адресу обратился, принял оскорбленный вид и вымелся из приемной. И тут выходит ко мне сам ректор. Через плечо три голубые ленты. Он-то мне и объяснил, что по вновь принятому закону все население, моложе семидесяти лет обязано носить опознавательные знаки. И, значит, я, как приехавший из страшной глухомани и не знакомый с цивилизацией, должен сей же час решать. Активный — три голубые ленты. Пассивный — две. Трансвестит — одна. Активная лесбиянка — три розовые ленты, пассивная — две. Бисексуал — розовая и голубая. Я спрашиваю: а нормальные? Ректор как заорет, дескать, нормальные в ленточках ходят, а отщепенцы, меньшинства то есть, в клетчатых хламидах. Для брака им потребно особое разрешение, учение для них стоит в два раза дороже, чада, рожденные допотопным способом, подлежат изъятию и передаче в нормальные семьи.
