По утрам лилась над полянами радостная песня жаворонка. Лес праздничный, свежий. Стволы елей в солнечных пятнах, на голых еще ветках березы дрожат капельки росы.
Иван ходил по поселку, запоминал улицы, переулки, лазы в заборах.
«Значит, завод получил название в честь бывшей владелицы округа Надежды Михайловны Половцевой. Запомним, — мысленно говорил Иван. — Строился завод два года, во время проведения Сибирской железной дороги выделывал рельсы. На берегу речки Каквы — бараки рабочих. Запомним, госпожа Надежда Михайловна Половцева… Смотри-ка, и электричество есть! Даже улицы освещены! А почему же это у бараков освещения нет? Ну, у нас в барак Киприян недавно все-таки провел огонь. А у других? Почему рабочие живут так скученно, а вы шикуете в богатых особняках? А теперь еще и безработицу допустили. Рабочий день увеличивается, а вы, заводчики, стачки жестокостью подавляете, ингушей вызываете. Они носятся по рабочим поселкам с кривыми саблями, нагайками хлещут и детей, и женщин — кто попадется! И «черные» списки вы завели. А для чего? Сколько болезней среди рабочих? Сколько умирает? Недавно опять в мартеновском цехе погиб рабочий. Вас это не беспокоит? Деньги рабочим картонными жетонами заменили, лавочники и товары по этим жетонам отпускают! Не пройдет ведь вам это! Или думаете, что репрессии седьмого года нас на всю жизнь запугали? Рабочие здесь у вас в большинстве не оседлые, а пришлые. Чем их купишь? Создали рабочий кооператив? Так ведь это же обираловка! Ведь ни одного рабочего-пайщика в правлении нет! Нет, не будет у нас с вами мира. Мне партия велит рабочим глаза открыть! Могу сообщить: нас много. Мы часто ходим на речку Какву, учимся… В цехах листовки появляются. Мы откроем рабочим глаза, хоть я теперь уже не учитель, а всего лишь конторщик в мартеновском цехе… Слышите, Надежда Михайловна, поет какой-то гуляка? Нет, вы послушайте, вам это полезно».
Действительно, хриплый одинокий голос тянул:
Он не брал громадных взяток,
Был доволен небольшим:
Кто принес яиц десяток,
Того ставил он старшим…
Малышев рассмеялся:
«Выкусили? А вы говорите, что рабочие запуганы. Правда, нам вот листовки к Первому мая печатать негде! Но мы их напечатаем! Нас много! Мы имеем литературу. Хранит ее — Федя Смирнов. Молод? Ну и что? Крепкий парень!»
Иван перемахнул широкую канаву. Извилистой тропкой по пустырю прошел к бараку, где квартировал в каморке вместе с Киприяном Ермаковым.
Из общего барака сквозь щели в некрашеных стенах проникал спертый воздух, запах лука, клопов, пота и махорки. Так пахнет нищета и скученность.
