— Милости просим.
— Лучше вы нам песню скажите, говорят, много их знаете, — раздались в ответ нестройные голоса.
— Хорошо! — согласился Иван. — Я вас научу песне! — и вскинул голову:
Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно…
— Ай, песня хороша!
Немцов, усевшись на лавку, быстро подобрал на гармошке напев. Под его пальцами — ширь, жизнь. Гармонь будоражила, вызывала дрожь в сердце.
У печи стоял такой же станок, как у Кочевых, так же пахло мочалом, весной. Рыжая девушка, сидя на скамье, раздирала широкую полосу мочала на тонкие пряди, развешивала их на шнурок, протянутый от печи к окну. Другая, красивая и строгая, опустила руки и слушала, не отрывая глаз от Ивана. Девушки закраснелись, любуясь им.
В роковом его просторе
Много бед погребено…
И он знал, что песня хороша, и поет он хорошо, и сам он в этот час хорош, и все сегодня ему удается.
Когда Немцов сдвинул меха, долго еще хранилось молчание. Потом враз о чем-то заговорили, зашумели.
Немцов заиграл кадриль.
— Эх, девочки-припевочки мои, спляшите, потешьте! — Немцов не мог обходиться без прибаутки или поговорки. Глаза его смеялись, и лицо лучилось лукавством, удалью.
Девушки побросали рукоделия, стали в пары. Иван, подхватив строгую ткачиху, закружился вместе со всеми. Перебегая с места на место в сложном танце, выделывая разные коленца, приседал, кланялся и снова подхватывал свою подругу, легко приподнимал ее, стремительно кружил. После танца снова все чинно расселись по местам, отдыхая.
Две девушки в углу продолжали прерванный кадрилью разговор:
— Как заполыхает, как заполыхает, сразу с десяток изб занялось. Батюшка, говорят, с иконами на огонь пошел.
— А я слышала, что их обокрали. Весь непочат урожай взяли, до зернышка.
Малышев, стараясь понять, о чем говорят на посиделках, подвинулся ближе:
— А вы не слыхали, на Кушве большое крушение поезда было?
— Ой, нет, не слыхали!
— Расскажи, учитель.
Иван начал плести, сколько убитых и раненых, сколько вагонов сгорело от столкновения. Он понял: здесь говорят только о необычном.
— Много людей погибло. И дети, и женщины. Ну да русский народ к этому привык. Еще в пятом году… Разве кто-нибудь людей жалеет?…
— А что в пятом году? Расскажи, учитель.
Целый час в напряженной тишине звучал его голос да слышались вздохи девчат.
Ивана провожали до дома под гармошку. В морозном воздухе далеко неслись девичьи песни.
Все легче становилось Малышеву работать в кружке. Выбрали уполномоченных для связи, пропагандистов. Часто одновременно шли занятия — открытое чтение в школе, разбор программы социал-демократической рабочей партии на квартире кого-нибудь из кружковцев.
