— Каждый день — пять верст до станции да пять верст обратно… — все более мрачнея, говорил отец. — Вот за прошлый месяц я что купил? Мешок овса, сапоги вот сыну… На жизнь-то осталось всего ничего…
— Да-а, плохи заработки!.. Зато богатеи живут!
— А ты за что сидел-то? — допытывался отец.
— А вот за то и сидел… Из Златоуста я. Слыхал про нас? В марте еще прокатка забастовала, а потом и весь завод. Жить нам совсем уж стало плохо… Уж так плохо, не приведи бог! Уполномоченных к хозяину послали, а их арестовали… Ну, мы, конечно, и потребовали их освободить. Так ведь отказали! Тогда тюрьму чуть не разнесли, потому что зазря людей туда бросили! Полицейское управление осадили… Уфимский губернатор, Богданович фамилия, пообещал нас выслушать на другое утро. Обрадовались мы, думали, что теперь уж товарищей вызволим! А пришли, губернатор приказал в нас стрелять! Ох, и положили головушек! Человек семьдесят. И дети! И бабы!
Отец побледнел.
Мать вздохнула и прошептала Ивану:
— Шел бы ты, Ванюша, на улицу погулял!
Она не позволяла сыну слушать такие разговоры.
Фыркал, отдувался в стойле Рыжик, глядя ореховым глазом на Ивана.
Они друзья. Зимой мальчик устилал стойло соломой, покрывал рваным байковым одеялом спину Рыжика; летом часто купал лошадь в реке, сидя верхом на ее твердой красной спине. Рыжик осторожно входил в прохладную воду. Слыша, как ездок взвизгивает. Рыжик все бережливее уносил его вглубь. Обратно же несся, шумно разбивая грудью реку. На берегу стряхивал с себя остатки воды, обдавая маленького хозяина блестящими брызгами.
В глазах Рыжика было веселое озорство.
…Сейчас, увидев Ваню во дворе, Рыжик втянул в себя теплый воздух.
— Все понимаешь!
Весна. Лес за огородами дышал утренним светом, свежестью; небо легкое, пушистое. Нарастала воробьиная возня. Давно пора прилететь скворцам, а они где-то медлили. Шершавый скот, обессилевший за зиму, слонялся по дорогам.
С завалины под окном слышно каждое слово, сказанное в избе.
— Меня-то за что посадили? — говорил гость сиплым, простуженным голосом. — За «Искру»…
— Что же, не ту зажег? — спросил Михаил Васильевич.
— Не тому читать ее дал… Знаешь, как ее читают? Ленин ведь ее пишет, вот и не любо кое-кому…
Имя заинтересовало Ивана. Он хотел знать, что это за «Искра», кто такой Ленин, почему за «Искру» садят в тюрьму.
— Анна, не припрятан ли у тебя какой старый пиджачишко или штаны?.. Одеть бы человека… — попросил отец.
Штаны, рубашка или пиджак всегда находились. Мать копила старье, случалось, покупала его на рынке, чтобы помочь таким вот нечаянным гостям.
