Тяжёлая лира | страница 35



Та пожирней, та похудей,
Семь звезд — Медведица Большая
Трясут четырнадцать грудей.
И, до последнего раздета,
Горя брильянтовой косой,
Вдруг жидколягая комета
Выносится перед толпой.
Глядят солдаты и портные
На рассусаленный сумбур,
Играют сгустки жировые
На бедрах Etoile d'amour[4],
Несутся звезды в пляске, в тряске,
Звучит оркестр, поет дурак,
Летят алмазные подвязки
Из мрака в свет, из света в мрак.
И заходя в дыру всё ту же,
И восходя на небосклон, —
Так вот в какой постыдной луже
Твой День Четвертый отражен!..
Не легкий труд, о Боже правый,
Всю жизнь воссоздавать мечтой
Твой мир, горящий звездной славой
И первозданною красой.
23 сентября 1925, Париж
19 октября 1925, Chaville

Ночь

Измученные ангелы мои!
   Сопутники в большом и малом!
Сквозь дождь и мрак, по дьявольским кварталам
   Я загонял вас. Вот они,
   Мои вертепы и трущобы!
О, я не знаю устали, когда
Схожу, никем не знаемый, сюда,
   В теснины мерзости и злобы.
Когда в душе всё чистое мертво,
   Здесь, где разит скотством и тленьем,
Живит меня заклятым вдохновеньем
   Дыханье века моего.
   Я здесь учусь ужасному веселью:
Постылый звук тех песен обретать,
Которых никогда и никакая мать
   Не пропоет над колыбелью.
11 октября 1927
Париж

Граммофон

Ребенок спал, покуда граммофон
   Всё надрывался «Травиатой».
Под вопль и скрип какой дурманный сон
   Вонзался в мозг его разъятый?
Внезапно мать мембрану подняла —
   Сон сорвался, дитя проснулось,
Оно кричит. Из темного зила
   Вся тишина в него метнулась…
О, наших душ не потрясай
   Твоею тишиною грозной!
Мы молимся — Ты сна не прерывай
   Для вечной ночи, слишком звездной.
6 декабря 1927
Париж

Скала

Нет у меня для вас ни слова,
   Ни звука в сердце нет,
Виденья бедные былого,
   Друзья погибших лет!
Быть может, умер я, быть может —
   Заброшен в новый век,
А тот, который с вами прожит,
   Был только волн разбег,
И я, ударившись о камни,
   Окровавлен, но жив, —
И видится издалека мне,
   Как вас несет отлив.
14 декабря 1927
Париж

Дактили

1
Был мой отец шестипалым. По ткани, натянутой туго,
   Бруни его обучал мягкою кистью водить.
Там, где фиванские сфинксы друг другу в глаза
                              загляделись,
   В летнем пальтишке зимой перебегал он Неву.
А на Литву возвратясь, веселый и нищий художник,
   Много он там расписал польских и русских
                              церквей.
2
Был мой отец шестипалым. Такими родятся
счастливцы.
   Там, где груши стоят подле зеленой межи,
Там, где Вилия в Неман лазурные воды уносит,
   В бедной, бедной семье встретил он счастье свое.