Он растерян.
— Но... Грей... ты моя дочь. Конечно же, я понимаю тебя.
— Тогда почему я люблю танцевать?
Похоже, вопрос его озадачил.
— Потому что ты девочка. Девочки любят танцевать. Это просто такой период.
Я не могу не рассмеяться.
— Боже, папа. Какой ты идиот. Потому что я девочка? Серьезно? — я с отвращением вздыхаю и закидываю сумку обратно на плечо. — Вот об этом я и говорю. Ты не понимаешь элементарных вещей обо мне. Я точно такая же, какой была мамочка, пока не вышла за тебя. Ты знаешь об этом. И это во мне тебя и беспокоит. Она была свободной и неистовой танцовщицей, она вышла за тебя замуж и изменилась ради тебя. Я на такое не пойду. Это был ее выбор, и это нормально. Для нее. Но это не мой выбор. Я не хочу быть женой пастора, папа. Я не стану ходить на молитвенные собрания каждую среду, стоять по две службы утром в воскресенье и по понедельникам, и на занятия Библией для женщин по четвергам. Это не моя жизнь. Мне даже не нравится церковь. Никогда не нравилась.
Я даю себе высказаться, и затем применяю тяжелую артиллерию:
— Я не верю в Бога.
Папа сворачивает губы в ужасе:
— Грей, ты сама не понимаешь, что ты говоришь. Ты расстроена. Это можно понять, но нельзя говорить такое.
Я хочу завопить от бессилия:
— Папа, да, я расстроена, но я точно знаю, о чем говорю. Это то, что мне хотелось сказать годами. Я просто не говорила, потому что не хотела расстраивать маму. Я не хочу ругаться. Я, фактически, взрослый человек, и мне... мне больше нечего терять.
— Грей, тебе восемнадцать. Ты думаешь, что ты уже взрослая, но это не так. Ты не работала в своей жизни ни дня. Твоя одежда, твои занятия танцами, твои походы в салон красоты, всё, всё это оплачено благодаря щедрости прихожан... церковью, которую я построил сам. Я начинал свою работу в кафе в 1975-ом. Ты и дня не проживешь самостоятельно.
Зря он это сказал.
— Ну, тогда смотри, — я поднимаю чемодан, вытаскиваю ручку, ставлю его на колеса, кряхтя, так как его вес почти превосходит мой.
Папа подходит к входной двери.
— Ты не уйдешь, Грей.
— Уйди с дороги, папа.
— Нет, — он скрещивает руки на груди.
Я ставлю чемодан на колесики и вытираю лоб тыльной стороной ладони.
— Просто дай мне уйти.
— Нет, — он вспыхивает, похоже, в готовности противостоять мне. — Ты не поедешь в этот Вавилон. Лос-Анджелес — обитель этих... этих... проституток и гомосексуалистов. Ты туда не поедешь. Ты никуда не поедешь.
— Папа, будь разумен, — я пытаюсь его задобрить. — Пожалуйста. Я знаю, что это то, чего я хочу с тех самых пор, как мамочка заболела.
