Два стражника схватили меня с двух сторон за запястья и – бесшумно, но быстро – поволокли из зала судилища. Сидя в смежной с залом комнате, я вынужден был в течение долгих часов слушать, как разгоняют толпу, требуя, чтобы люди отправились наконец по домам. Я ни за что не хотел бы оказаться в этот момент за стенами трибунала – да это было бы куда хуже любой бури.
Когда все снаружи успокоилось, те же стражники перевели меня на другую сторону улицы и втолкнули в тюремную камеру.
Обстановка в зале, в общем-то, не требовала столь пламенного красноречия, но Ланфранки увлекся и пробудил коллективное неистовство, которое, возможно, дай оратор ему развиться, вышло бы за пределы намерений архиепископа и породило мятеж…
Теперь моим домом стала узкая келья в подвале здания напротив суда. Да, совсем близко – так было гораздо легче доставлять заключенных на заседания трибунала и уводить обратно после них, а побег, наоборот, сильно затруднялся.
Меблировано было мое новое жилье проще некуда: два убогих соломенных матраса, к тому же насквозь пропитанных влагой – камеру мне выделили ужасно сырую. Первую ночь я скоротал на правом ложе, оно выглядело более удобным, и все равно глаз не сомкнул до рассвета, хоть и устал, и холод пронизывал меня до костей.
В наружной стене обнаружилась прореха, которой как раз хватало на один-единственный солнечный луч, и луч этот в течение всего дня ласкал противоположную стену. Предыдущие обитатели позаботились о том, чтобы пометить на этой стене основные моменты дневного цикла, и я к вечеру мог уже расшифровать большинство меток. Вот эта обозначает восход солнца, та – заход, эти три – время, когда заключенных кормят завтраком, обедом и ужином, те восемь – обходы тюремных надзирателей. За много лет мои предшественники умудрились даже выцарапать две параллельные шкалы, соответствующие летнему и зимнему солнцестоянию, теперь достаточно было вставить между ними весну и осень, чтобы получить точное время любого события.
Открытие этого сложного механизма навело меня на мысли не только о творческой силе Homo haereticus[11], но ровно в той же степени – о длительности пребывания заключенных в камере. Стало быть, и моему конца не видно.
Каждый час я залезал по стене вверх и, становясь на выступающий камень, смотрел через щель на улицу. Иногда там проходил ребенок, иногда проезжала повозка, иногда попросту дул ветер. Из камеры мне открывался вид на площадь Чудес, более того, по невероятному везению, на строящуюся колокольню тоже, поскольку отсюда было заметно, что она перекрывает заднюю стену кафедрального собора. Как всегда, там сегодня суетились рабочие. Целая толпа. Сравнивая положение в пространстве одного из ребер собора с положением одной из колонн колокольни, я смог убедиться, что эта последняя и по сию пору представляет собой идеальную вертикаль. То есть написанный мной в манускрипте текст не стал явью… если только сам собор тоже не накренился.
