— Подходи, молодка, подходи, не стесняйся. Я не ксендз, исповедовать не буду…
Потупив взор и слегка покраснев, льноводка нерешительно остановилась перед Полийчуком.
— Вот здесь распишись, золотко! — Бухгалтер вынул изо рта красивую вишневую трубку, инкрустированную серебром, и ткнул ею в ведомость.
Против фамилии Франкевич значилась цифра «8000». Волнуясь, женщина торопливо расписалась, не обратив внимания на сумму заработка.
— Во что заберешь деньги?
— Как во что? — невольно улыбнулась женщина. — В карман. Он у меня не дырявый.
— Ну, ну, попробуй, — ухмыльнулся кассир, выкладывая на стол пачки. — Если карман у тебя, как в рясе у отца Ариона, то влезет, — добавил он шутливо.
Франкевич вспыхнула, и брови ее гневно сошлись над переносицей:
— Зачем насмехаетесь? Думаете, если вдова, так можно шуточки строить?
И Полийчук и кассир удивились, не поняв причину неожиданной вспышки.
— Да ты что, баба, травы ядовитой объелась или тебя обсчитали? — обиделся кассир. — Бери деньги и уходи!
Франкевич растерялась, неужели она заработала восемь тысяч! Господи, да столько и во сне не снилось!
— Что ты смотришь, забирай и уходи, — с комичным отчаянием простонал кассир. — Люди ждут, не задерживай.
— Чего ты раскричался? — заступился Полийчук. — Она, может, за твоим Пилсудским и сто злотых не видела, а тут сразу восемь тысяч! Иди, Зося, иди, голубка. Это твои деньги, заработанные в колхозе честным трудом, — ласково сказал ей бухгалтер, попыхивая трубкой.
Зося на миг задержалась взглядом на его трубке, странно улыбнулась и ушла, провожаемая добрыми шутками односельчан.
«Люди, люди, если б вы только знали, как я раньше жила, — подумала Зося, и глубокие морщины легли в уголках ее рта. — Приснись моя жизнь тому же кассиру, вскочил бы в холодном поту…».
Зося Франкевич приехала в Дубровичи с группой переселенцев из малоземельного района Прикарпатья. До этого была единоличницей, перебивалась с хлеба на квас случайными заработками. Рано осиротев, она смутно помнила безрадостное детство в доме гуцула-бедняка, приютившего польскую девочку. С четырнадцати лет уже батрачила у кулака. Хоть и тяжела была полуголодная жизнь и непосильная работа, но к восемнадцати годам расцвела батрачка, стала одной из самых красивых невест на селе.
И вот полюбился Зосе такой же, как и она, одинокий хлопец Михайло. Вырос он на чужих, нежирных хлебах, у чужих людей, не зная материнской ласки.
Молодые поженились, но счастье их было коротким, как летняя ночь в Карпатах, и тревожным, как лебединый крик осенней ночью. Пришли немцы. Три года скрывались Михайло с Зосей от угона в рабство. Потом Михайло, украинец, прятал жену, польку, от бандеровцев или же сам убегал от польских националистов.
