Глава 2. «…Весь мир голодных и рабов»
Учись, Васька, человеком станешь.
Русская народная поговорка
Вспоминая своё школьное, институтское образование, юношеское тогда еще увлечение литературой, особенно военной и исторической, сегодня уже обнаруживаю странную вещь – мы, советская молодежь 70–90-х, практически ничего не знали из этих источников о жизни наших предков, если они у нас не числились в графьях-баронах, непосредственно перед революцией. Конечно, «Как закалялась сталь», «Школа»… Но вот в чем дело, Аркадий Гайдар и даже Николай Островский – это не представители подавляющего числа населения тогдашней России. Сам Гайдар выходец из семьи, которую можно было уже отнести к интеллигенции. У Павки Корчагина брат был железнодорожником – почти рабочая аристократия. Эти писатели описывали своё детство и юношеские годы ничего не приукрашивая, конечно, и там тоже хватало материала для размышлений о социальной справедливости… Даже «Белеет парус одинокий» В. Катаева не давал почти никакого представления о жизни простонародья. Какая-то почти романтическая тяга мальчишки из вполне благополучной семьи преподавателя гимназии к свободе мальчишеской оборванца Гаврика. Короленко, «Дети подземелья». Тоже описание довольно узкого круга. Страшное, но тем не менее.
Стихи Некрасова относились к середине XIX века. Тургенев – тем более. Лесков…
М. А. Горький – детские годы, но опять же – семья купеческая. Конечно, «Мать» – вещь очень сильная. Потом, на примере этого романа нам в перестройку, глумясь, показывали, как с жиру бесились рабочие. Особенно смаковали, как Павел Власов с получки гармонь себе купил. Только при этом «забывали» уточнять, что таких Власовых, рабочих во втором поколении (кадровых, по военной терминологии), было раз-два и обчелся. И вообще о многом «забывали», о чем М. А. Горький даже не удосужился написать ввиду того, что тогда, во время создания романа, это было не нужно. Излишне. Зачем перегружать бытовыми деталями, которые и так знали все потенциальные читатели дореволюционной России, революционный роман?
Но настоящей идеологической диверсией стало включение в школьную программу произведений Л. Н. Толстого «Война и мир», «Анна Каренина», из Достоевского «Преступление и наказание». Очень продуманной и очень тонкой диверсией. Толстым патриотизм воспитывали, только почему-то публицистика его прошла мимо значительной части советской молодежи. Вот там был патриотизм настоящий, особенно когда Лев Николаевич увидел и рассказал, как крестьяне за ботву картофельную работали. Советские же школьники писали сочинения о пустейшей личности Наташе Ростовой и беспечном олухе Пьере Безухове. Один из самых богатых мажоров Петербурга, Пьер Безухов, конечно, потом, попав во французский плен, проникся «народным духом», но, как им проникся, так и очистился благополучно, доживая жизнь помещиком в компании секс-символа бального общества Наташки Ростовой. А участие этого обалдуя в Бородинской битве даже графом написано настолько издевательски неприкрыто… Смех фигура Пьера вызывала у солдат, которые, наверняка, матерясь в рукав, ему в лицо ржали: «Какой чудной барин!»
