Вот как теперь жили люди.
Стены и переборки Корабля поддерживались в чистоте и сияли, как и все поверхности, пол и потолок. Одну из перегородок драили так старательно, что со временем она стала полупрозрачной: еще пара поколений, подумал Русель, и они протрут ее насквозь. Экипаж по-прежнему выполнял свои основные обязанности; потеряв столь многое, люди сохраняли этот обычай на протяжении тысяч лет.
Но эти современные смертные не просто обслуживали Корабль, как когда-то поколение Руселя. У них появились более глубокие мотивы.
Под давлением естественного отбора, по мере того, как люди старались перещеголять друг друга в искусстве выполнения рутинной работы — средстве привлечения партнера, — сформировались новые обычаи. Теперь, понял Русель, смертные обеспечивают функционирование систем Корабля подобно тому, как на Земле танцуют пчелы, дерутся олени, ломая рога, а павлины распускают свои бесполезные хвосты: они делают это, чтобы привлечь самку и получить возможность размножаться. «Интеллект исчез, и его место занял инстинкт», — подумал Русель.
До тех пор пока работа оставалась на первом плане, Руселя не волновало все остальное. И кроме того, новый стимул оказался исключительно эффективным. Он обеспечивал точность выполнения, требуемую для обслуживания систем Корабля: можно закрепить решетку на вентиляционном отверстии изящными движениями, а можно сделать это неуклюже, но для того, чтобы привлечь противоположный пол, ты должен выполнить это правильно. Даже если действие не имеет смысла, ты должен выполнить все в точности.
Русель услышал неподалеку чей-то плач.
Камера направилась на звук, паря под потолком коридора. Завернув за угол, он наткнулся на группу жителей деревни.
Здесь собралось около двадцати пяти человек, взрослых и детей. Естественно, обнаженных; уже сотни лет никто не носил одежды. Некоторые держали на руках или на плечах младенцев. Они сидели на корточках, окружив рыдающую женщину. За голыми спинами, коленями и локтями Русель разглядел, что она нянчит какой-то окровавленный предмет. Окружающие, протягивая руки, гладили ее по спине и волосам; Русель заметил, что кое-кто тоже плачет.
— Очевидно, они способны на сопереживание, — сухо заметила Андрес.
— Вижу. Они потеряли почти все, но это осталось…
Внезапно все, кроме плачущей, повернули головы, словно антенны. Что-то испугало их — возможно, едва уловимое жужжание, выдававшее присутствие Руселя. Эти лица, с прямыми носами и узкими подбородками, по-прежнему оставались человеческими, несмотря на низкие лбы. «Похоже на клумбу цветов, поворачивающихся вслед за солнцем», — подумал Русель. Широко раскрытые глаза, рты, искаженные гримасой страха.
