— Мы за жердями, — вместо Семена взял на себя роль солдата Туманов. И подтянул за собой Работяжева. Заремба успел протянуть им своего «Короля», у которого по спинке лезвия шла глубокая и грубая бороздка пилы. Лошади, несмотря на смену хозяев, паслись рядом мирно, не пытаясь умчать в поле. Небо продолжало сереть, и наступающие сумерки были более всего на руку для окончання операции. Если Москве столь важны захваченные документы, почему не вытаскивают группу с помощью войск? Боятся больших потерь? А Семен — не потеря? Да он один стоит десятка…
Тут Заремба оборвал себя. У каждого солдата на войне своя судьба, и менять десять жизней на одну — это заставить плакать в десять раз больше матерей. Рыть десять могил вместо одной. И кого записывать в эту несчастную десятку?..
— Алле! Оба, алле, — тронул подполковника и Марину Волонихин. — Хватит.
Заремба встрепенулся: он дал повод тормошить себя? Приводить в чувство?
И вдруг признался себе, он просто боится посмотреть на убитого и раненого. Увольняясь из армии, думал, что больше никогда не увидит смерть друзей. А тем более гибель подчиненных. И даже вылетая в Чечню, надеялся на чудо — пронесет. Должно пронести. Желательно.
Не получилось. И единственное спасение в том, о чем, идиот, жалел в Балашихе — что не он набирал команду. Он не привел ни одного человека! Каким внутренним облегчением обернулось это! Он не находил явных просчетов при проведении операции, и, скорее всего, беды случились бы при любом другом командире. Но совесть теперь успокаивала: не он, не он позвал Игоря и Дождевика лететь в Чечню…
Приползли с жердями пограничник и Работяжев. Лаги подтолкнули под бока раненому, принялись связывать их с брезентом. Пока копошились, заметно стемнело, и решили трогаться без промедления.
— Семена усаживаем верхом, — распорядился Заремба. — И привязываем.
Дольше пришлось повозиться с носилками — и опыта особого не имелось, и капроновые шнуры так впивались в кожу лошадей, что те начинали переступать с ноги на ногу, пытаясь освободиться от неудобного груза. Пришлось снимать с себя куртки, подкладывать под рубцы. Остатки веревок и шнуров пустили на уздечки, и Работяжев взял двойку под уздцы.
— На ту сторону трассы, — подтвердил свое первоначальное решение командир.
— Но, м-милые, пошли, — тронул лошадей сапер.
Шли ходко, скрываясь в складках местности и кустарниках и удаляясь все дальше от прочесываемого леса. Какое-то время пришлось постоять перед трассой, ожидая, когда она освободится полностью, быстро проскочили ее, придерживая Семена. И только после этого Заремба включил рацию и начал настраиваться на Москву.
