История Игглдрасиля подошла к концу. В полночь, двадцать седьмого марта две тысячи сто тридцать восьмого года, сервера будут закрыты, питание обесточено и легендарное Древо миров исчезнет, оставшись лишь в памяти и сердцах.
Однако, когда закрывается одна дверь, где-то всегда открывается другая…
* * *
В библиотеке, как и положено, царила тишина. Между казавшимися бесконечными рядами книжных шкафов беззвучно скользили объятые светом фигуры с пушистыми белоснежными крыльями за спиной, время от времени останавливаясь, чтобы взять или положить на место потертые книги в кожаном переплете.
На самом деле все это движение было лишено смысла — НИПы, следуя заложенным в них настройкам, просто создавали впечатление деловитой суеты, перекладывая низкоуровневые книги с места на место. Но со стороны создавалась полная иллюзия места, полного жизни, пусть и лишенного звуков.
В центре библиотеки находился читальный зал — двадцать столов со стульями, до боли напоминающих школьные парты, расположенных в шахматном порядке. Занята была только одна.
Хрупкая девушка со стройной фигуркой медленно перелистывала монументальную книгу в белой кожаной обложке с кованными золотыми кончиками. Белоснежная мантия заклинательницы еле слышно шуршала от редких движений, когда девушка перелистывала страницы или задумчиво чесала переносицу в местах, вызывающих у нее сомнение. Точеное личико с бледной как звездный свет кожей было неподвижно, что само собой разумелось — функционал Игдрассиля не предусматривал смену выражения лиц.
Напротив нее, грубо нарушая правила библиотеки, сидел мужчина в бежевом камзоле с непримечательным, совершенно обыденным лицом, сложив руки на спинке стула, поставленного задом наперед. Однако снующие туда-сюда крылатые светящиеся фигуры безмолвствовали, не решаясь сделать мужчине замечание — ведь он был хозяином этого места. Они промолчали бы, даже если бы он начал во весь голос распевать похабные песни и танцевать на столах.
Спокойный взгляд глубоких карих глаз не отрывался от читающей девушки. С затаенной тоской мужчина наблюдал, как объект его внимания в очередной раз почесала переносицу и, озадаченно склонив голову набок, заглянула в начало главы, аккуратно приподняв сразу десяток огромных страниц, желая уточнить какие-то детали.
Каждое из этих незамысловатых движений отдавалось в сердце тупой тянущей болью, словно кто-то втыкал в этот жизненно важный орган толстую ржавую иглу. Он знал каждое из этих движений, до мельчайших подробностей, до последнего миллиметра или доли градуса наклона головы — ведь он сам прописал их.
