– Вы знаете о содержании письма?
Источая благость, монах угоднически поклонился.
– Ну, что вы, монсеньор, понятия не имею.
Окончательно упорядочив мысли, и очевидно приняв решение, граф одарил цистерцианца хищной, презрительной улыбкой.
– Вы, фра Иннокентий, опасный человек, таких как вы, я предпочитаю держать на коротком поводке, настолько коротком, чтобы в любой момент можно было бы дотянуться кинжалом. Поэтому, пожалуй, я оставлю вас у себя.
Лицо монаха окаменело от возмущения.
– Саладес!
В комнату вошел гвардеец.
– В подвал его.
Схватил за шиворот монаха, с перекошенным от негодования лицом, не встретивший сопротивления сержант, с легкостью выволок его из комнаты.
Оставшись один, дон Карлос, ещё раз перечел письмо и, заложив руки за спину, в задумчивости, подошел к окну.
ГЛАВА 12 (71) «Кто охотник, а кто добыча?»
ФРАНЦИЯ. ГАВРСКАЯ ДОРОГА.
По пути в Гавр, мушкетеров короля постигла неудача: отъехав не более трёх лье от Лильбона, одна из лошадей захромала, что вынудило господ Арамиса и Атоса остановиться на первом, попавшемся по дороге, постоялом дворе. У дверей трактира «Серебряная шпора», так именовался сей захолустный кабачок, дворяне спешились, привязав скакунов под раскидистым вязом, рядом с парой ладных жеребцов ожидавших своих седоков, очевидно решивших отобедать в гостеприимной харчевне. Переступив порог заведения Арамис, отыскав глазами хозяина, что сновал по залу, пиная попадавшихся под ноги домашних птиц, препятствовавших его резвому полугалопу, громогласно и повелительно произнес:
– Именем короля…
Этот возглас собрал взгляды многочисленных путников, выбравших «Серебряную шпору» для того, что бы отдохнуть и перекусить, после чего мушкетер достал из дорожной сумки свиток с большой печатью красного сургуча и предъявил его оторопевшему трактирщику.
–…нам нужна лошадь, да поскорей!
Хозяин харчевни, втянув голову в плечи, испуганно взглянул на покачивающийся, словно маятник сургуч с отпечатанным на нем незнакомым гербом, и молитвенно сложив на груди ладони, дрожащим голосом, робко произнес:
– Ваша милость, клянусь святым Аврелием, кроме клячи на которой бездельник Кутон возит воду, мне более нечего предложить.
Глаза, осанка и блеяние едва живого от страха трактирщика были бесспорным доказательством того, что несчастный говорит правду. Не растерявшись, мушкетер окинул строгим взглядом притихших посетителей, и повелительно, тоном герольда провозглашавшего волю властелина, объявил:
