— В мешке под тобой.
Он был бы совсем не страшен, этот горб, или бугор, если бы Питер не знал истинных размеров водяного слона. Иногда он вот так выставляет напоказ краешек одной из псевдоподий, как бы присматриваясь к добыче с холодным любопытством, но это лишь кажется, потому что хозяин озера не способен видеть. Затем он, скорее всего, начнет кружить вокруг лодки, по-акульи сужая круги. Может не напасть вовсе, и такой случай был, а может атаковать сразу, стремительно и прямолинейно, нахрапом бросаясь на жертву. Это самое опасное. Питер вспомнил категорическое утверждение Маргарет, высказанное в давнем споре: поведение-де примитивного животного всегда жестко запрограммировано и не меняется со временем. Питер усмехнулся: «Маргарет глупа. Если бы шли на веслах, слон давно бы уже обнаружил и опрокинул лодку, зато если бы на пороге не попортили днище, возможно, удалось бы спокойно переплыть озеро даже в штиль».
Горб стал совсем бесцветным. Неожиданно он без всплеска ушел под воду, оставив лишь рябь, медленно удаляющуюся прочь от лодки. Наконец исчезла и она.
— Ушел… — прошептала Вера. — Ведь правда, ушел?
Питер отрицательно покачал головой.
— Он пытается понять, что мы такое.
— Слон не может понимать, — неестественным голосом заявил Йорис. Губы его дрожали. — У него нет мозга.
— Что-то, наверное, есть… Берегись!
Питер ударил пикой. Лодку качнуло — водяной слон ушел на глубину.
— Весло! — крикнул Питер.
Он уже вовсю греб, когда замешкавшийся Йорис наконец засуетился. Мальчишка сунул другое весло в воду, едва не уронив его за борт. Питер что-то прорычал сквозь зубы. Лодка неслась вперед, легко раздвигая воду. «Нужно было рискнуть раньше, — подумал Питер. — Всего час такой гребли, даже полчаса, если удастся выдержать темп, — а там прибрежное мелководье, слон не сунется…»
— Йорис, не части! Вера, парус!
Вера торопливо спустила кливер, выгнувшийся назад от встречного воздушного потока. Она пыталась подгрести рукой, пока Питер не прикрикнул на нее, чтобы не кренила лодку. Быстрее! Быстрее! Вера закусила губу. Существует то, с чем можно смириться, и то, с чем нельзя, что запрещено древними законами жизни, трепещущей в каждом кусочке плоти, законами, берущими свое начало от миллионов поколений бессмысленных тварей, от первых студенистых комочков на дне мелководных лагун, от червей и панцирных рыб — ползающих, роющихся в иле, жрущих и прячущихся, чтобы в свою очередь не быть сожранными, потому что это-то и есть самое страшное. Можно погибнуть от голода, сгинуть в болоте, поскользнуться на краю сторожевой площадки донжона и сорваться с криком вниз, но нельзя смириться, представив себя в пищеварительной вакуоли гигантской амебы, мерзкого создания полумертвой планеты… Ну же! Быстрее!
