В дальнем конце вагона четверо приятелей громко откупорили бутылку шампанского и возбужденно шумят, обсуждая объем жидкости, который разрешено проносить через пункт досмотра в Хитроу. Плакавшая женщина перестала плакать. Она снова достает телефон. Тап-тап-тап-тап-таппети-тап. Похоже на фальшивую озвучку машинного бюро в черно-белом фильме. Ну ПОЧЕМУ это щелканье так бесит? Ведь оно совсем негромкое. Скай вообще его услышала только потому, что у нее тонкий слух. Она сбрасывает ботинки, подбитые овчиной, и укладывает ноги на свободное кресло напротив. Потом достает блокнот в твердой обложке – ей действительно надо постараться и все-таки написать песню, прежде чем поезд прибудет в Лондон, но кто же может написать песню под эти тап-тап-тап-мать-их-тапы? Скай принюхивается. Она чувствует запах мертвого животного, обернутого углеводами. Превосходно. Какой-то мудила ест пирожок. Скай приходит в голову, что, наверное, будь она сильна в осознанности, то просто не замечала бы ни щелчков клавиш, ни этого запаха. Сидела бы сейчас и думала о чем-то более возвышенном.
За окном взлетает белая цапля и парит над устьем реки в направлении Эксмута.
Белая птица
Мчится
Мимо меня,
Меня
Не замечая.
Чайка
Или другая
Белая птица…
Если удастся это дописать, у Скай получится либо лучшая, либо худшая из всех ее песен. Кстати, в этом кусочке явно угадывается баллада. Скай Тернер никогда не писала баллад. И песен о птицах – тоже. Но на свете существуют классные песни о птицах. Например… А, ну да, например, у тех ребят, которые поют “Я б лучше воробьем был, чем гвоздем”[28]. Или как там. И еще… э-э… Прежде, чем она успевает вспомнить другие примеры, какой-то тип в тамбуре включает Фила Коллинза. Вот и все. Теперь уже не сосредоточиться. Раз уж все в этом тихом вагоне так шумят, Скай достанет наушники. Она включает “Arctic Monkeys” на средней громкости и представляет себя на каком-нибудь танцполе, она неотразима, и какой-то незнакомый парень, похожий на соседского сына, только без прыщей, любуется ею, и уже этого достаточно, чтобы у него встал так, что заметно даже со стороны. “А он богат, девчат?” – спрашивает Таш Тернер, точнее, ее воображаемая, архетипическая версия, которая точь-в-точь совпадает с реальной Таш.
В этой коротенькой фантазии Скай моложе на пять лет и одета в дешевое серебристое платье из “Топшопа”. Она вдруг понимает, в чем проблема, – честно говоря, понимает это уже довольно давно. Просто не надо было ехать первым классом. То ли дело раньше: были времена, когда она выступала ночью в баре “Корова” в Ливерпуле, а в пять утра уже мчалась обратно в Лондон на поезде, набитом людьми, которые ехали на работу в такую даль, и всю дорогу приходила в себя после экстази. Ее вырвало в туалете раза четыре или пять, и к полудню она выглядела потрясающе: худая, бледная, измученная. У нее до сих пор где-то лежит номер этого парня, хотя она так ему ни разу и не позвонила. С поезда Скай отправилась прямиком на фотосъемку в Спиталфилдс, и стилист приготовил ей двойной эспрессо, приправленный спидами, чтобы она приободрилась. Загвоздка в том, что у нее больше нет жизни, о которой стоило бы писать песни. Теперь если кто и дает ей свой номер телефона, то лишь из-за того, что ему нужны ее деньги, а не она сама. По крайней мере, так вечно твердит Таш. Но даже тогда, вначале, Скай писала именно о своем прошлом, ведь кто же станет писать о настоящем, если в нем есть такие вещи, как: а) наркотики, причем не для веселья, как в молодости, а по-деловому, словно ты президент какой-нибудь компании или чего-то подобного, и доза тебе нужна не для того, чтобы упороться, а чтобы взять себя в руки и прочистить мозги; б) визиты к косметологу стоимостью пять тысяч фунтов и в) невыразимо глубокое одиночество, про которое кому расскажи – не поверят, ведь ты богата и можешь купить себе все, что захочешь.
