Потом мимо пробежала девочка в голубенькой юбочке и беленькой кофточке. Потом прошли две старушки - тоже невероятно ухоженные, двурукие и двуногие, одноголовые, картиночные. Пак пропустил и их. Но ведь надо было на ком-то выместить свою злость и обиду, все свои невзгоды, тяготы. Пак встал. Пошел к каменному папаше Пуго. И дал такую очередь, что изваянию оторвало-таки голову, а Хреноредьев с Бубой уползли вообще в неизвестность. Пак их не сумел найти. Сами они не откликались.
Темнело.
Но темнело не так, как это бывало в поселке. Там серо-желтая пелена за несколько минут становилась непроницаемой, все обволакивала тьма, лишь в отдельных окошках высвечивались огоньки лучин. Темнота бывала всегда жуткой, пугающей и всегда неожиданной. Здесь же все происходило будто в нереальном сказочном мире, будто в сновидении: небо постепенно темнело, наливалось сначала синевой, густой и плотной даже на взгляд, потом чернотой, какие-то белые и голубоватенькие огоньки посверкивали на этом ненастоящем небе, словно в бархатной ткани продырявили крохотные отверстия, сквозь которые и пробивался занавешенный ею свет.
Но не это было основным, другое растревожило Пака - небо темнело, в парке становилось темно, а на улицах и возле домиков по-прежнему оставалось светло. Там было все как на ладони. Ну куда, спрашивается, пойдешь, как проберешься-прокрадешься?! Нет, не нравилось все это Паку.
- Ну чего? - послышалось из-за спины. Пак обернулся.
- Чего - чего? - переспросил он.
- Я спрашиваю, придурок, не захомутали тебя еще?! - разнервничался вдруг Буба. А это был именно он.
- Как видишь!
Для острастки Пак все же треснул Чокнутого железякой по лбу. И спросил у него:
- Ты-то чего боишься? Ты ведь тут жил когда-то, все знаешь, чего у тебя поджилки трясутся?!
Буба поглядел на Пака сверху вниз, как учитель на ученика.
- Обалдуй, - сказал он, - тут тебе не поселок, тут сразу подзалететь можно, только высунься!
Пак врезал Бубе еще раза. И тот стал менее надменным.
- Я о чем толкую-то, - проговорил по-приятельски, как-то даже задушевно, - нам ведь чего, Хитрец, надо, сечешь?
- Чего?
- А-а! Не сечешь, значит! Нам надо перво-наперво, дубина, из этого садика пробраться через город, понял?
- А на хрена? - поинтересовался Пак.
- Я те вот щя дам "на хрена"! - прозвучало грозно у самого уха. Это незаметно подкрался Хреноредьев. - Я те сколько разов, едрена, говорил, чтоб тружеников не оскорблять, а? Я тя. Хитрец, в последний раз предупреждаю, понял? Я тя в порошок сотру! Я из тебя чучелу набью и напоказ выставлю!
