Оробелый чикист вчитывался в слова, имеющие бесцеремонный зловещий смысл. Хватило ума выделить из всего чёткого набора: ЕСЛИ, ТО…ТО было короткой расплатой за ЕСЛИ. Расшифровки текста не требовалось.
И в этом кабинете хозяина спецкомендатуры тащилось роковое время для страны и нации.
После неразбежной подписи внезапно прошиб пот Холодный лоб взмокрел. Натан почувствовал сбежку капель в одну крупную. Вовремя накрыв её ладонью, перехватил влагу страха, не позволив скатиться на твёрдый лист.
Комендант строго оценил замешательство побледневшего стрелка.
— Что-то непонятно?!
— Ввсё ппонятно…
— Вопросы есть?
— Никак нет…
— Ступай! Служи метко!.. Следующий!
Грузная бессонница продлевала время засыпания, вторгалась среди глубокой ночи. Прежде задумчивый стрелок не обращал внимания на муторный запах портянок, табачно-спиртовый перегар, выплеснутый из глоток храпящих одновзводников. Формула юности лёг — уснул действовала до подписания присяги безотказно, не нарушая здоровый закон природы.
Пробовал считать: цифирь бежала по ленте, напоминающей дорожку стадиона. Увлечётся — на сотни перейдёт, но бессонница всё равно торчит поплавком на глади подушки. Не клюнет сон, не утащит головушку в глубину ночи.
Время останавливалось. Его не существовало в границах суток. Часы вне закона. Секунды — отшельники. Пресное безвременье бессонницы изматывало, растворяло память в едком щёлоке бытия Ярзоны.
Спирт почти не давал облегчения. Хлебнёт дюжину глотков — глаза даже не подёрнутся влажной мутью. Заалеют щёки, очугунеют скулы, в кишках переполох от впущенного пала. Голова яснее неба майского… Вот поплыли невидимые облака, и еле слышные колокольца возвестили о приближающейся тройке… Вскоре кошева с расписными дугами растворится… вот зловещая ТРОЙКА взыграла набатными колоколами приговоров… Жутко становится в душе чикиста, приневоленного горластым комсомольским призывом. Выпитый спирт в кислоту превратится, опалит нутро разъедающей заразой.
Посмотрит утром в круглое карманное зеркальце, отведёт глаза цвета увядающих васильков. Проворчит тихо: «Мурло ты поганое… куда веслом загрёб?! Сраный стрелок ворошиловский!..»
Со стены таращится всё тот же усатый отец народов. «Эх, видать, не родной ты нам батя… чё вытворяешь с семейкой огромной… или много кормильцев на Руси святой развелось, что их надо пускать в расход тысячами…»
Запоздало проклюнулся в душе кадрового стрелка зелёный росток совести… прорастал ясным пониманием жути творимого зла.
