– Валь, а Валь, ты меня любишь?
Валентина к нему резко повернулась, сперва молчала, разглядывая его с удивлением.
– Куда тебе занесло-то, Гриша! Сколько лет не спрашивал и – на тебе! Я что, к чужим мужикам бегаю, или ты с ребёнком голодом сидишь? – и она опять повернулась к нему спиной.
Что верно, то верно… Так оно и есть.
Лежал Григорий молча, в потолок глядел, думал. Права она, конечно, но ведь есть и другая любовь, как в кино, к примеру?.. Услышав, как Валентина засопела во сне, уснул и сам. К вопросу этому не возвращался, но какие-то сомнения в душе остались. С ними и уехал в отпуск, к матери…
Зина шла к нему от калитки такая же вроде, какой помнил её по школе.
– Гриша! Вот кого не ждала. Ну, входи.
Григорий, пробормотав что-то вроде «здравствуйте», шагнул через порог калитки во двор и вслед за Зиной прошёл в маленькую ветхую беседку, окружённую старыми разлапистыми яблонями.
– Сашок, иди к бабушке. Дай с дядей поговорить, – строго оказала Зина, и тот послушно и весело убежал.
– Ну, рассказывай! – светло-карие глаза Зины улыбались Григорию, но он этого не видел, упорно отводя взгляд.
– Да чего рассказывать-то? – он сидел, не зная, куда деть большие свои руки, чувствуя, как на лбу проступают и бегут к вискам и переносью капельки пота. – Вот, шёл с реки, зашёл. Ты-то как? Парень, смотрю, у тебя совсем взрослый…
– Это мой старший. Ещё дочка есть… Подожди, я тебя яблоками хоть угощу. – Она встала из-за стола и пошла к дому, и Григорий только тогда рассмотрел её. Стала она покруглее в бёдрах, по-женски ловчее и мягче в движениях. А так всё та же!
Зина вернулась с большой миской яблок. Села, знакомым движением поправила прядку каштановых волос над лбом, улыбнулась.
– Изменилась я?
– Да нет, вроде. – Григорий посмотрел на неё посмелее.
– А седину не заметил? Седая я уже, Гриша…
Григорий взял яблоко, стал жевать, никак не освоясь с тем, что рядом была Зина. Та Зина…
В нагретом воздухе беседки пахло сухим деревом, яблоками. Жужжали бронзовые мухи, за порогом беседки земля скрывалась в кружевных тенях листьев. От дома доносились голоса старой женщины и детей.
– Ты, Гриша, кушай. Белый налив, он без оскомы.
Пытаясь придать голосу шутливые нотки, Григорий спросил:
– Чего ж ты вышла замуж, меня не дождавшись?
– А что мне ждать-то было? Ты хоть раз в разговоре или письме намекнул на это? Эх, Гриша!.. Вот и выскочила замуж. Мучаюсь, а живу. Жила, то есть. Теперь вот ушла к матери, вещи свои забрала. И дети со мной.
