Объявили бал, к которому здешнее общество, очевидно, относилось весьма терпимо. Дирижёр танцев, знаменитый Осиповский, возглавил с княжной Анной первый тур вальса. Танцевать мне совсем не хотелось, я лишь ждал мазурки, на которую ещё в самом начале вечера успел пригласить мою возлюбленную. То, как благосклонно приняла она приглашение, взращивало во мне тонкий стебелёк надежды. Но настроение от обволакивавших меня настоящих или мнимых интриг совершенно испортилось, в каждом мужчине я зрел презренного соперника, в каждом взгляде – насмешливый вызов. И всё же, любуясь красотой Анны в танце, лёгкими и точными движениями её ножек, тонкой шеей, державшей откинутую головку, я только и искал, когда она, оценивая росчерком открытого взгляда свой успех, пошлёт мне искру своих светящихся глаз. Но когда следующие несколько туров она отдала Артамонову, я перестал смотреть на преходящее торжество, сквозившее во всём неуклюжем облике художника. Разум мой перебирал: «Несчастный, он не ведает ещё, что участь его в отношении дочери решена отцом», сердце же переполняло желчное отчаяние. И где-то по границам сознания теснились исторгнутые мысли: а что, если она влюбится в него и они тайно обвенчаются; может ли отец так влиять на чувства и выбор любимой дочери, чтобы она, решившись, не преодолела его? Что, если вся затея художника имеет целью не наследство, а только её одну? А я перепутал местами его цели и средства. Вдруг Артамонов использует своих хозяев и моих недругов не ради материальных, а для матримониальных целей? Тогда положение моё незавидно. Соль крови от прикушенной губы отрезвила меня, но боли я не чувствовал.
Княжна, несколько озабоченная и сильно взволнованная, покинула залу на время, и пропустила несколько танцев. Я вышел в ночной сад, надеясь поговорить с ней наедине, когда она будет возвращаться, и несколько углубился в прохладную тишь аллеи. Найдя укрытую в тени скамью с бронзовыми боками в виде львов, я присел, обозревая издали хорошо освещённые подходы к дому. Но кроме лакеев, сновавших с подносами шампанского и лимонада, никого не замечал со своей позиции. Музыка стихла в который уж раз, и тогда до меня донеслись приглушенные обрывки уединённого разговора откуда-то издали.
– Говорил я тебе, Александр, повременить с отъездом, а ты меня не слушался. Что с того, что задержались бы неделю! Негоже в пост потехи с фейерверками устраивать. Ты знаешь, что злые языки молчать не станут. В другой раз, конечно, никому и дела до того нет, а в нашем положении любой мелкий камешек увлекает лавину.
