— Сюзанна, дом не наш.
— Майклу он не нужен. Мы возьмем его.
— Если он не оставит его Кристине. — Вздохнув, сказал Роберт.
— С чего это он должен ей что-то оставлять?
— Разве Майкл не задолжал ей после всего, что сделал?
— Мы не знаем всей правды, Роб. Возможно, она заслужила то, что получила.
— А ты жестока, Сьюзи.
— Да. Я просто не люблю делиться. Майкл унаследует издательский дом, но, возможно, модельное агентство достанется нам. Ты думаешь, что Джон мог бы совершить глупость и оставить что-то этой дворняжке?
— Да, дорогая. Это было бы в его стиле. В любом случае, я уверен, что Майкл поступит благородно.
— Да? — расхохоталась Сюзанна. — Он уже поступил один раз так благородно, что его малолетняя женушка чуть не отправилась на тот свет.
— Пора исправлять ошибки. — Многозначительно улыбаясь, произнес Роберт.
— Видно, ты плохо знаешь моего племянника. Он абсолютно беспринципен. Я не замечала и капли раскаянья в его глазах.
— Но ты не говорила с ним о его бывшей жене, не так ли? Он даже не знает, что ты в курсе. Вика совершила глупость, рассказав тебе.
— Она была дурой. И шлюхой. Но Джон все равно любил ее. И Майкл. Интересно, чем он сейчас занят? Напивается и оплакивает свою потерянную любовь?
— Не думаю. — Передернул плечами Роберт. — Ты сама сказала, что прошло много лет. Нельзя вечно хранить обиду, злость или любовь.
— Да, но ненависть можно. Ты видел, как полыхали глаза этой малышки, когда я говорила о Майкле. Черт, я знаю, что она ничего не забыла. И мне все это не нравится. Джон был слабаком, хоть и умел воротить деньгами, но Майкл — мой мальчик. Я люблю этого парня. Он похож на меня.
— Это точно. — Усмехнулся Роберт. — Холодная акула с железными зубами….
— Вот вы и дома. — Тихо прошептала Кристина, любовно проводя руками по полированной поверхности гробов, которые по ее распоряжению установили в гостиной. Прямо за жуткими ящиками из красного дерева девушка повесила семейный портрет, который написала много лет назад, угол которого был традиционно перевязан траурной черной лентой. Подняв голову, Монахова посмотрела на картину. Вика и Джон улыбались с нее, как живые. Если бы она могла заплакать, то сделала бы это, и, может быть, ей стало бы легче. Но глаза ее были сухими, в то время, как сердце истекало кровью. Ее почти устраивало то, что гробы были закрыты. Было бы тяжело увидеть их мертвыми, бездыханными. В морге сказали, что тела были сильно изуродованы. Кристина, превозмогая боль, заставляла себя не думать, как прекрасная Виктория встретила свою смерть, что чувствовала при этом, долго ли страдала, было ли отчаянье в ее сердце в этот последний миг, страх или беспомощность? Думала ли она о своей дочери, и о ее исстрадавшейся душе. Нет, Кристина не станет думать о том, как рано и нечестно оборвалась жизнь ее матери. Для нее она всегда останется прекрасной женщиной, настоящей женщиной, смертной, со своими грехами, слабостями, ошибками. Кристина простила ей все. Давно простила. Она желала ей долгой счастливой жизни, но судьба распорядилась иначе.
