У всех пастухов одинаковые шапки. Они путают их и выясняют, где чья. Зовут меня. Нюх у меня острый, как у Пенки, и наблюдательность отличная. По запаху и виду шапки я быстро определяю владельца.
– Это шапка Никуса, эта – Эрчэни, вот Ванчика. Кривая – Екю, мохнатая – брата, приплюснутая – мамина, а это – моя!
Всем нравится, как я «узнаю» шапки. Мы в шутку относимся к ним, как к живым, и даём имена. Если, к примеру, наступишь нечаянно на упавшую шапку Никуса, он кричит:
– Ой-ой, не топчите Никусову голову!
Екю говорит о своей нежно:
– Кривулька моя.
Брат называет шапку Сюркэчэном, его и самого так зовут. Мою вешают со словами: «Шалунья Нулгынэт».
Если кто-то приходит к нам в моё отсутствие, я сразу узнаю об этом по запаху.
– Мама, кто был?
– Начальник из района. Привёз тебе конфет.
– Ух ты! Много? Хватит всем по одной?
– Вон кулёк лежит, – мама отвлекается от шитья, смотрит недовольно. Ей не нравится, что я всё раздаю. – Опять себе ничего не оставишь?
– Плакать будут, если не поделюсь. Помнишь, как плакал Екю, когда ему конфетки не досталось?
– Нарочно!
– Ничего не нарочно! Чай пил и плакал. Я видела – щёки были мокрые.
– Ага, чаем плакал…
Запах у конфет чудесный. Одну я тут же кладу в рот. Сладко!
– Мама, скажи брату, пусть поймает моего тугута.
– Зачем?
– Конфетой угощу. В прошлый-то раз не угостила, Екю свою конфету отдала.
– Ладно, скажу. Иди, не мешай человеку…
– Какому человеку? – оглядываюсь я. Кроме нас с мамой, в палатке никого нет. – О ком ты?
– О себе, – ворчит она. – Что я – не человек?
– Конечно, не человек! – хохочу я. – Ты же мама!
Переезжаем. На дороге слякоть, снег вперемешку с водой. Я кругами скачу на олене по кличке Санырыкан. Мама посылает меня на помощь пастухам. Я рада, еду искать оленей. Надо пригнать отставших в стадо.
Увидела чернеющего в кустах тальника оленя. Приближаясь, заметила, что он подозрительно лохматый. Мой Санырыкан вдруг остановился как вкопанный, что-то почуял. Завертелся подо мной на одном месте. А тот чёрный, кого я поначалу приняла за оленя, встал на задние ноги, как человек!
Страшный, чёрный человек! Меня словно по голове ударило. Санырыкан попятился. Да и чёрный испугался, побежал, скрываясь в тальнике. И я только тут по-настоящему испугалась: «Это, кажется, лесной!» (Так называют у нас медведя.) Я повернула оленя и резво поскакала к маме. Пусть уже пастухи сами олешек собирают, а то мы с лесным друг друга боимся!
