Дудин смутился, потеребил мочку уха и смятенно закашлялся в кулак.
— Вот здесь читай, — сунул Дудину в руки журнал всеведущий книгоед и прокурор, — прямо в первых строках предисловия приведена краткая биография графа Строгова.
Дудин пробежал глазами страницу, и лицо его приняло виноватый вид. Это был серьезный удар по его самолюбию. Ткнули носом, как паршивого кутенка. Что ж, он человек не гордый, он умеет свои ошибки признавать, благодарить даже готов за всякое поучение. В этом тоже есть своя корысть.
— Да-да, вы совершенно правы, Александр Евграфович. Преклоняюсь, виноват. Действительно все так, как вы излагаете. Окончил Морской кадетский корпус, морской офицер, служил на Камчатке, в сороковых годах правитель канцелярии генерал-губернатора Юго-Западной России… Ах, ну конечно же я спутал его с другим Строговым. Тот уж в точности о Наполеоне писал. Сегодня разыщу свой экземпляр и просмотрю.
Прокурор по характеру был добряк и, как мы уже сказали, страстный собиратель; предложи ему Дудин что-либо недостающее в его коллекции, и можно было выторговать в обмен стоящую книгу за какой-нибудь пустячный журнальный выпуск. За несколько открыток с изображением Бонапарта ему удалось однажды выменять у Александра Евграфовича пять томов Карамзина. Пристрастие было для прокурора отдушиной, пунктиком, эдаким укромным уголком души, куда можно всегда умыкнуться от докучливых забот после работы, занять мозг, продолжавший по инерции перемалывать мешанину судебных дрязг в метро, на улице, дома. Как-никак он был в своем роде генералом юриспруденции, полководцем на поле сражения добра со злом. На его плечи ложилась ответственность за человеческие судьбы, и случалось такое, что хотелось забыться, отвлечься от навязчивых мыслей, от колебаний в правильности принятого решения. В отличие от не знавшего сомнений Бонапарта, Александра Евграфовича порой мучили невольные угрызения совести.
Чувствуя неловкость перед прокурором за свой недавний промах, Дудин поторопился перевести разговор на иную тему. Когда они вышли на улицу, он как бы вскользь спросил:
— Все собираюсь узнать у вас: верно ли, что у осужденных за книжные махинации конфисковывают подчистую домашнюю библиотеку? Интересуюсь чисто из праздного любопытства.
Александр Евграфович искоса глянул на него, улыбнулся краем губ.
— Ты что же, голубчик, не знал об этом? Все конфискуют, все ценности, не говоря уже о самих книгах — предмете наживы.
