Он стоял неподвижно под своим козырьком и казался равнодушным, но в прищуренных глазах, в настороженном слухе, в пальцах, лежащих на поручнях, были собраны вся его воля, вся энергия. Тут, на верхнем ходовом мостике, было его место на все время спасательного рейса. Отсюда он не уйдет до тех пор, пока не будет потушен пожар и «Пурга» не возьмет на буксир пострадавшее судно. Хоть бы стоять пришлось трое суток напролет!
С правого крыла мостика, из-под такого же козырька, под каким стоял капитан, Элли пыталась рассмотреть что-нибудь в стороне, куда был направлен нос «Пурги». Она видела упругую, сопротивляющуюся движению буксира черноту. Форштевень упирался в нее, как в стену из плотной белесой резины. Элли знала, что с каждым оборотом винта буксир все же продвигается вперед. Но знала она и то, что движение это будет медленным, отвратительно медленным по сравнению с тем, как могут развиваться события на судне, находящемся во власти огня.
Еще медленнее, чем будет в действительности движение «Пурги», оно покажется ее экипажу.
А о тех людях на горящем корабле и говорить нечего. Они будут считать не часы, а минуты. И, кто знает, досчитают ли до момента, когда увидят на горизонте дымок «Пурги»?.. Кто знает!
«Мария-Глория» перестала отвечать
По мере приближения к выходу с рейда ветер крепчал. Короткие, порывистые шквалы сменились длительным свирепым напором воющей темноты. Удары встречной волны, накатывавшейся под правую скулу корабля, били как многотонный молот, и отзвук их разносился по корпусу. Каскады брызг долетали до мостика.
Элли подняла воротник и достала засунутую между стойкой поручней и брезентом зюйдвестку.
Над трапом показалась голова радистки Медведь. Девушка цепко, как обезьянка, карабкалась по трапу, держась одной рукой за поручень, а другой прижимая к себе радиожурнал. Порывом шквала ее с силой втолкнуло на мостик. Она скользнула по наклонной палубе и с вытянутыми руками устремилась к капитану. Обратный размах судна заставил ее согнуться почти вдвое, словно она собиралась ударить капитана головой в живот.
— Как у них дела с огнем? — крикнул Балабуха, ловя радистку за плечи.
— Ничего нового…
— Спроси, удалось ли сбить пламя, смогут ли продержаться до нашего прихода? Скажи… будем к полудню.
Через пятнадцать минут, балансируя, как канатная плясунья, Медведь снова вынырнула на мостике.
— Пожар разрастается.
Балабуха с минуту думал.
По установившейся привычке успокаивать спасаемых и, подобно врачу, до последней минуты поддерживать в умирающем бодрость духа, он сказал:
