Появление девушек в тюрьме намного сгладило нашу обыденную, полную тревог, жизнь. Лишение свободы, полуголодное состояние, оскорбления, физическая немощь, ожидание военно–полевого суда — все это отошло на задний план.
Березка, увидев меня, подошла к проволоке и радостно заговорила:
— Мы узнали о нашей отправке в Слобозию за трое суток. Я успела увидеться с Пляко, Денисовым и Клименко. Они передали привет и настоятельно советовали, чтобы ваша группа не ожидала суда, бежала… Товарищи предполагают, что в военно–полевом суде обязательно будут участвовать фашисты. — Березка сделала паузу и испытующе посмотрела мне в глаза. — Вы понимаете, чем это может кончиться?
Встречались мы с Березкой ежедневно. Вспоминали чапаевцев, Мекензиевы Горы. Я всячески старался успокоить ее. Однажды спросил о Саше Королеве.
— Виделась и с ним. Он жалеет, что не попал с вашей группой в Слобозию. Странный он, все пытается что–то мне сказать, а не может, — с какой–то грустью закончила она разговор.
Каменные стены, цементный пол, прочные решетки на окнах, за которыми тянулась в несколько рядов колючая проволока со сторожевыми вышками, ожидание военно–полевого суда обостряли мысли о побеге. Стремление вырваться на свободу силой не покидало нас ни на минуту. Ведь суд–то может свершиться в любой день. Почему мы должны его ждать?
По соседству с тюрьмой размещался лагерь военнопленных, в котором содержалось до пятисот красноармейцев. Были ли среди них командиры, мы не знали. Однажды к нам по какому–то делу зашел красноармеец. Убедившись, что с ним можно говорить откровенно, мы попросили его доложить своему старшему, чтобы он связался с нами. К нашей радости, боец сообщил, что среди красноармейцев находится полковник, который и является старшим по лагерю.
Через некоторое время мы передали полковнику: «Подготовьте боевые подразделения из бойцов на всякий случай…»
А дни проходили за днями. У меня снова открылись раны на бедре, и я лишился возможности ходить. Правая рука в локте не разгибалась, но пальцы работали нормально. Понятно, что настроение было отвратительным, я подолгу лежал без движения. В такие минуты в памяти обычно всплывал Краснодар. С щемящей болью в сердце перед глазами вставали дети. Я видел их такими, какими оставил дома несколько лет назад…
На мое плечо легла чья–то рука. Я поднял голову. Передо мной — Канабиевский. Он дружески улыбается и говорит:
— Не падай духом. Если что — на руках унесем, не бросим.
