– Откуда она у тебя вообще взялась? Приживалка?
– Мишка!!! Ненавижу это слово! Пахнет барством и старушечьими чулками! Обычная несчастная девочка, шесть лет запертая в институте. Без семьи, без имущества, отец разорился на висте и с облегчением помер. Она – дальняя родственница покойного Станислава Георгиевича, на его счёт и содержалась в Смольном. Князь распорядился после выпуска забрать её в дом и всячески содействовать её судьбе. И что же?.. Нервная, совершенно неразвитая, вся вычурно-манерная, как все они после института, чуть что – истерики, обмороки, рыдания… Чудовищно завидует Аннет, кое-как пытается это скрыть… К счастью, у Аннет слишком здоровая натура, её выходки кузины или забавляют, или вызывают сочувствие.
– Но, Верка, рано или поздно…
– Не думаю. Надеюсь как можно скорее выдать Александрин замуж. Приданое за ней даётся немаленькое, это решит вопрос… Бог мой, Миша! – Вера вдруг перестала ходить по комнате и испуганно взглянула на часы. – Второй час ночи! А мне завтра… то есть уже сегодня… Надо чуть свет быть на ногах! Последнее испытание в этом сезоне – и, слава богу, всё! Надо выдержать его достойно!
– Чур, первый полонез со мной! – шутливо потребовал Михаил.
– О нет, первый – с полковником Команским, не имею права отказать!
– Это ещё почему? Крылья амура?..
– Мишка, ты дурак! Просто Команский божественно танцует полонез – в отличие от меня! В таком случае приличный партнёр – просто спасение. А ты пригласи лучше, как родственник, Аннет, она будет рада! Между прочим, девочка прелестно танцует, сам получишь удовольствие. А теперь ступай спать.
Михаил встал и, взяв со стола свечу, пошёл к дверям. Уже с порога он обернулся:
– А всё-таки, Верка, право, съездила бы ты в Москву.
Сестра, стоя к нему спиной, молча покачала головой. И не обернулась, когда за братом тихо закрылась дверь.
С самого утра в Бобовинах было солнечно и тихо. Стояли последние ясные деньки осени. Небо, уже блёклое, было слегка подёрнуто полосами облаков, а местами чисто, совсем по-летнему синело над поредевшим лесом. Старые дубы на опушке стояли ещё в своём рыжем золоте, а внизу под ними, между могучих корней, трава была сплошь усыпана крепенькими, гладко-коричневыми желудями. Калина, уже поспевшая, била в глаза тёмно-пурпурными гроздьями; словно споря с ней, пламенели рябиновые кисти в низине. Рядом тёмной зеленью, отливающей синевой, красовалась разлапистая ель. Птиц уже не было слышно, а над болотом с раннего утра раздавалось горестное курлыканье: там собирались в путь журавли.
