Когда я услышала, что пришли Маргерита и Валерия, я перекрестилась и встала с пола, опираясь на подушки, на которых сидела, причем мои суставы отозвались на движение в разной степени болезненными ощущениями. Может, лучше было бы, подумала я, раз и навсегда заменить это современное убранство молельни более классическим вариантом со стульями или скамеечками для коленопреклонения, потому что малоподвижный образ жизни, который я вела в последнее время, начал сказываться на моем здоровье: кроме разбитых шейных позвонков, меня стали подводить колени — после продолжительного неподвижного сидения они начинали болеть. Я стремительно превращалась в хилую старуху.
Поужинав с сестрами, перед тем, как уйти в мою маленькую комнату, уже начавшую казаться мне чужой, я позвонила на Сицилию. Сначала я поговорила со своей невесткой Розалией, женой моего старшего брата Джузеппе, потом с Джакомой, которая отобрала у нее трубку и хорошенько отругала меня за то, что я пропала и не подавала никаких признаков жизни столько дней. Внезапно ни с того ни с сего она резко выпалила: «Пока!», а затем я услышала мягкий голос матери:
— Оттавия?..
— Мама! Как ты, мама? — радостно спросила я.
— Хорошо, доченька, хорошо… У нас все хорошо. У тебя как дела?
— Как всегда, много работы.
— Ну и хорошо, так и продолжай, так и надо. — Голос у нее был радостный и довольный.
— Ладно, мама.
— Ну, солнышко, береги себя. Обещаешь?
— Конечно.
— Звони почаще, мне нравится говорить с тобой. Кстати, в следующее воскресенье тебе нужно возобновлять обет, так ведь?
Мама никогда не забывала определенные важные даты в жизни своих детей.
— Да.
— Будь счастлива, доченька! Мы все будем молиться о тебе дома на мессе. Целую тебя, Оттавия.
— А я тебя, мама. Пока.
В ту ночь я заснула со счастливой улыбкой на губах.
Ровно в восемь утра, как я и обещала себе накануне вечером, я сидела за столом с очками на носу и с карандашом в руке, готовая выполнить свой долг и прочитать «Божественную комедию» без дальнейших проволочек. Я открыла книгу на гладкой, отливающей перламутром двести семидесятой странице, в центре которой красовалось набранное мелким шрифтом слово «Чистилище», и, вздохнув и набравшись храбрости, перевернула страницу и начала читать:
Per correr miglior acque alza le vele
omai la navicella del mio ingegno,
che lascia dietro a sé mar si crudele;
e canteró di quel secondo regno
dove l’umano spirito si purga
e di salire al del diventa degno.
