Она пробирается по тропинке меж высоких сугробов, тропинка что ров, снег убелил Гину по самые колени. Дела ее нынче плохи, скотина подъела весь корм, надобно изворачиваться. Вместе с другой женщиной, у которой тоже кончился зимний корм, она отправится завтра за сеном.
— Вечер добрый! — говорит она, взойдя в соседскую горницу.
— И тебе добрый! А-а, это ты, Гина. Садись-ка.
— Мне недосуг рассиживаться, — говорит Гина, усаживаясь. — Просто я шла мимо.
— Что расскажешь нового?
— Что у меня может быть нового, живу в четырех стенах.
— Да, у каждого свое, — говорит соседка. — Спасибо Господу и на том, что мы в добром здравии.
Молчание.
— Послушай, — робко говорит Гина, — помнится, осенью у тебя стояли кросна?
— Что правда, то правда.
— И сколько же, помнится, ты всего наткала! И с желтым, и с синим, ну все цвета, какие ни назови. Если это на платье, хватило небось за глаза.
— Хватило и на платье, и на юбку, — отвечает соседка. — А то уж и надеть стало нечего.
— Ты бы не одолжила мне на завтра юбку? Хоть и совестно тебя об этом просить.
Соседка на миг опешила, а потом спрашивает:
— Вон оно что, у тебя вышло сено?
— Вестимое дело, — отвечает Гина и сокрушенно качает головой.
Нет, соседке не нужно было гадать да раздумывать, для чего это Гине понадобилась юбка. Все объяснялось просто: в хлеву у нее вышло сено. И юбка Гине нужна вовсе не для того, чтобы покрасоваться, — она понесет в ней сено домой. У деревенских издавна повелось носить сено в юбках, о, это была знакомая картина, она повторялась из года в год. Юбки были до того поместительные, в них можно было напихать столько, что они раздувались наподобие воздушного шара. Женщины ходили на пару. Глядишь, бывало, бредут вдвоем, проваливаясь в снег, пошатываясь под тяжестью своей ноши — до отказа набитых сеном и перехваченных веревками юбок. Подобных путниц можно было встретить только зимой, об эту пору у кого-нибудь непременно случалась бескормица, ну а кое у кого с сеном обстояло получше, и охапку-другую они уступить могли. До возвращения мужчин с Лофотенов редко у какой из женщин залеживалась денежка, новая же цветастая юбка открывала кредит на сено, более того: подразумевалось, что просительницу привела не горькая нужда, а, наоборот, заботы о разросшемся стаде, которое уже само по себе было немалым достоянием и богатством.
— Прямо совестно тебя и просить, — повторяет Гина.
— Да о чем ты, — отвечает хозяйка, довольная, что может одолжить юбку. — И с кем же ты пойдешь?
