Сразу же расскажу еще о четырех подобных случаях, хотя они произошли в разные моменты моего пребывания в доме Фурнье. Думаю, что особенно порадую этим господина Дюрсе; сдается мне, что он будет признателен, если я посвящу остаток вечера рассказу об эпизодах в излюбленном им роде, благодаря которым я и имела честь познакомиться с ним.
– Как, – воскликнул Дюрсе, – ты хочешь заставить меня играть роль в твоих историях?
– С вашего позволения, ваша милость, – ответила Дюкло. – Извольте лишь предупредить господ, когда я приближусь к вашему эпизоду.
– Стыд какой! Ты собираешься выставить меня гнусным развратником в глазах этих юных созданий!
Каждый от души позабавился смешным испугом финансиста, после чего Дюкло продолжила свое повествование.
– Один распутник, старше и отвратительнее того, о котором я только что рассказала, представил мне эту причуду в другой раз. Он положил меня совершенно голой на кровать, сам же лег к моим ногам, всунул язык в мою переднюю дыру, а меня заставил взять в рот его член. И вот в такой позиции от меня требовалось доставлять ему то наслаждение, какое я, по его мнению, получала от его языка. Я сосала как могла, а он, полагавший, что лишает меня невинности, вылизывал, выскребывал, высасывал, словом, усердствовал изо всех сил, но лишь ради своего удовольствия, а никак не ради моего. Я-то ничего не чувствовала, довольная уж тем, что не испытываю слишком сильного отвращения. И вот распутник начинает изливаться, а я прилежно следуя наставлениям Фурнье, как заканчивать эту процедуру самым приятным для пациента способом, и губы сжимала, и изо всех сил сосала, чтобы ни капли извергаемого сока меня не миновало, и пальцем ему задний проход щекотала, что, впрочем, и он со мной учинял. И вот операция закончена; свершив свой подвиг, герой удаляется, заверяя госпожу Фурнье, что еще ни одна девица не могла его так ублажить, как ублажила я.
Немного погодя после этого приключения я поинтересовалась, для какой нужды появляется в доме одна старая, лет за семьдесят, ведьма; неужели и на нее находятся любители? Мне отвечали, что это так, что к ней как раз вот-вот должны прийти. Меня обуяло страстное желание узнать, кому же по вкусу этакая требуха. Я спросила у своих товарок, нет ли в их доме комнаты для наблюдений, подобной той, что имелась в доме госпожи Герэн. Одна из них ответила мне, что есть, и сама отвела туда. Места там хватало на двоих, обе мы там расположились, и вот что нам довелось увидеть и услышать – комнаты разделяла тонкая перегородка, так что, чтобы не упустить ни единого слова, и стараться особо не надо было. Старуха явилась первой, оглядела себя в зеркало, кое-что поправила в своем наряде и, видно, убедилась, что ее прелести позволяют рассчитывать на успех. А спустя несколько минут мы увидели и Дафниса, прибывшего к этой новой Хлое. Ему было поболее шестидесяти, занимался он тоже государственной рентой, а деньги предпочитал тратить на таких вот истрепанных старых шлюх, а не на пригожих молодок. Впрочем, вы, господа, понимаете эту причудливость вкуса и очень хорошо объясняете ее. Он входит, меряет взглядом свою Дульцинею, а та отвешивает ему нижайший поклон.
