– Возьми Юлию, – сказал Дюрсе. – Ты будешь доволен: она уже научилась божественно дрочить.
– Черта с два, – ответил герцог. – Она мне все испортит, сволочь, я ее знаю. Она перепугается, я ведь ее отец все-таки.
– А я бы тебе, ей-богу, посоветовал мальчика, – сказал Кюрваль. – Возьми Эркюля, у него мягкий кулачок.
– Нет, я хочу Дюкло, – сказал герцог. – Она лучшая из всех наших дрочильщиц. Разрешите ей на время оставить свой пост и подойти ко мне.
Дюкло приближается, гордая столь явно оказанным предпочтением. Она закатывает рукава до локтя и, зажав в ладони огромный инструмент его светлости, принимается встряхивать его, постоянно держа головку открытой; движения ее искусны: они и быстры, и в то же время точно соответствуют состоянию пациента, за которым она следит очень внимательно. Гром грянул наконец, и как раз над тем отверстием, которое следовало оросить. Поток хлещет, герцог кричит, неистовствует, бранится. Дюкло ничуть не смущена: движения ее по-прежнему соразмерны степени наслаждения, которое они вызывают. Нарочно поставленный рядом Антиной осторожно направляет сперму в вагину, а герцог, поверженный валом сладострастных ощущений, видя, как мало-помалу опадает в руках его победительницы еще недавно столь могучий член, вздыхает, утихает и возвращается на свой диван. Дюкло снова на трибуне, девочка утирается, успокаивается и вновь водворяется в свою квадрилью. Зрители еще раз убеждаются в справедливости истины, давно, я думаю, постигнутой ими: даже сама мысль о преступлении разжигает наши чувства и приводит к наслаждению.
– Я была очень удивлена, – говорит Дюкло, вновь приступая к своему рассказу, – тем, как встретили меня мои товарки: смехом, вопросами, хорошо ли я вытерлась, и тысячью других слов, которые доказали мне, что им отлично известно, чем я только что занималась. Тут же все и разъяснилось: сестра отвела меня в комнату, соседнюю с той, где обычно проходили процедуры и в которой я недавно сидела взаперти, показала дырку в стене: сквозь нее легко можно было видеть все происходящие таинства, она была проделана прямо напротив канапе. Сестра сообщила мне, что девицы часто наблюдают, что проделывают мужчины с их подружками, и я вольна воспользоваться этим наблюдательным пунктом, когда пожелаю, лишь бы место не оказалось занято: возле этой заветной дыры, сказала она, часто постигаются мистерии, которым и меня обучат.
Не прошло и недели, как мне выпало такое удовольствие. В одно прекрасное утро была вытребована Розали: более обворожительной блондинки мне не приходилось встречать. Мне было любопытно посмотреть, что же будут с ней проделывать. Я притаилась у дыры, и вот какой сцены стала я свидетелем. Мужчина, с которым Розали имела дело, был не старше тридцати лет. Едва она вошла, он усадил ее на высокий, предназначенный для этой церемонии табурет. Как только она на него села, гость вынул из ее волос все шпильки, державшие прическу, и прекрасные светлые волосы, украшавшие эту красавицу, упали до земли. Затем извлеченным из своего кармана гребнем расчесал их и принялся перебирать их руками, гладить, целовать, сопровождая все это восхвалением ее волос, единственного, что как будто его занимало. И наконец из его штанов показался напряженный, но маленький и тощий член; его обладатель зарыл проворно это копьецо в волосы своей Дульцинеи, крепко обхватив одной рукой; другая рука обнимала Розали. Жаркие поцелуи, быстрые движения, и вот я вижу, что волосы моей товарки блестят от пролитой на них спермы. Она вытирает их, укладывает снова в прическу, и любовники на этом расстаются.
