– Черт бы тебя побрал, – сказал герцог. – Отличная штука. Никак ты оплакиваешь свою матушку, соплячка? Так подойди ко мне, я тебя утешу тотчас же.
И развратник, воспламененный и прелиминариями, и словами, и поступками, обнажил свой грозный член, сок которого, казалось, вот-вот выплеснется наружу. Мари (она была дуэньей квадрильи) тем временем подвела девочку к герцогу; у той слезы текли ручьем. И эти слезы, и наряд послушницы, в который на этот раз она была облачена, придавали еще больше очарования охватившей ее печали.
– Сто чертей в божью задницу, – взревел в исступлении герцог, вскакивая со своего места. – Что за лакомый кусочек я сейчас отведаю! Я сделаю то, о чем только что рассказывала Дюкло: я вымажу ее пипку спермой… А ну, разденьте ее!
Все в молчании ожидали, чем закончится эта легкая перепалка.
– О Ваша Светлость, Ваша Светлость, – воскликнула Софи, бросаясь в ноги к герцогу, – снизойдите, по крайней мере, к моему горю. Я оплакиваю судьбу моей дорогой матушки; она погибла, защищая меня, и я ее никогда больше не увижу. Проявите снисхождение к моим слезам и не трогайте меня хотя бы в этот вечер!
– Еще чего! – завопил герцог, обхватив руками свой член, грозящий самому небу. – Вот уж не думал, что эта сцена может так возбуждать! Давайте же, ну! – в ярости крикнул он Мари. – Она должна быть голышом.
Алина, находившаяся на софе герцога, заливалась горючими слезами; из ниши Кюрваля донеслись стенания Аделаиды, а сам Кюрваль, ничуть не разделяя печали этого чувствительного создания, злобно бранил Аделаиду за то, что она посмела изменить позу, в которую он ее поставил. При этом, однако, он с живейшим интересом следил за развязкой этой восхитительной сцены. Тем временем Софи была раздета – ее слезы никого не тронули, – поставлена в позу, только что описанную Дюкло, и герцог объявил, что он готов к извержению. Но что делать! То, что так живописала Дюкло, происходило с человеком, к эрекции неспособным, излияниями своего вялого члена он мог орошать все, что ему было угодно. Здесь же все обстояло иначе: грозное жерло герцоговой пушки упрямо смотрело вверх и никак не желало отворачиваться от небес, которым грозило. Для успеха задуманного надо было, так сказать, вознести дитя к небесам. Старались и так, и сяк, и чем более суетились, тем более свирепел изрыгавший проклятья герцог. Наконец, на помощь пришла Дегранж. В том, что относилось к разврату, для этой колдуньи не было ничего невозможного. Она так ловко усадила девочку к себе на колени, что любой маневр герцога приводил к тому, что кончик его члена мог касаться вагины. Подошли две служанки и развели в стороны ноги девочки; никто не мог выглядеть прекрасней в момент, предшествующий потере девственности. Но этого было недостаточно: надо было обладать искусной рукой, чтобы пустить поток и направить его точно к месту назначения. Доверить неопытной детской ручонке столь важную операцию Бланжи не хотел.
