— Я пробовал, — сказал Чудинов и ещё раз шагнул вперёд, внимательно вгляделся из темноты в лицо Наташи, которая уже совсем оправилась, раскраснелась, стояла в накинутой кем-то стёганой куртке и укутывала в тёплый шарф Сергунка.
— Она и есть, — проговорил Чудинов, отъезжая в сторону, чтобы выйти из луча прожектора, — Скуратова. Вот поди ж ты! А в Москве сказали: Авдошина из Вологды. Ничего не понимаю!..
Ремизкин уже наседал на ещё не совсем очухавшегося Дрыжика, что-то чиркал в своём блокноте.
— Так всё-таки как же это получилось-то? Неужели не помните?
— Да ведь, собственно… — бормотал, растерянно оглядываясь, парикмахер. — Тут, в общем, довольно просто получается. Следую я таким направлением… Замечаю возвышение, вижу шалашик, а меня заносит. Ну и… Разрешите в другой раз, чересчур окоченел.
И вдруг стало совсем темно. Аэросани выключили прожекторы. Интервью оборвалось. Все окутала кромешная, непроницаемая тьма.
ГЛАВА VII
Разговор начистоту
Была уже глубокая ночь, когда Чудинов добрался до гостиницы. Раненая нога всё время напоминала о себе, видно порядком он натрудил и разбередил её. Неожиданное открытие совершенно сбило с толку. Спасённая девушка оказалась Скуратовой, а в Москве её называли Авдошиной. Но несомненно это тогда была именно она, сердитая красотка!.. Ему запомнилось это характерное лицо, на которое он успел тогда близко глянуть через двенадцатикратный полевой бинокль. Круто выведенные щеки, чуточку вздёрнутый нос, серые глаза с выражением ребячливого своенравия и женственная, застенчиво-упрямая складка по-детски выпяченных губ.
И надо же было случиться сегодня этому бурану! Теперь глупо уже будет у себя в бюро изображать ненавистника спорта или, во всяком случае, равнодушного к лыжам человека. Должно быть, они уже заметили его хватку и стиль, если хоть немножко разбираются в этом деле. А ко всему ещё это странное открытие: не Авдошина, а Скуратова. Не Вологда, а Зимогорск. Уж не нарочно ли это всё Евгений подстроил тогда в Москве?..
Чудинов специально задержался, чтобы не попадаться на глаза возвращающимся лыжникам. Ещё таилась смешная и нелепая надежда, что, может быть, он остался незамеченным в общей сутолоке. Стараясь не шуметь, он осторожно поставил в вестибюле лыжи, которые ему были даны дядей Федей. Но уже спешила к нему бессонная Олимпиада Гавриловна.
— И вы ходили? У вас же нога… Прямо все с ума посходили с этим! Наш-то Адриан Онисимович — и тот! Что это, верно говорят, будто он-то и разыскал? Сказывали, их там в шалашике вместе и обнаружили, куда он их приволок. А ведь скромник-то какой, не признается по сей момент полностью. Намекает, а таится. «Не помню», — говорит. Вот благородной души человек! Из-за какой-то девчонки так здоровьем рисковал. Да что здоровьем — можно сказать, жизнью! — Она было отошла, направляясь к своей конторке, потом вдруг спохватилась: — Ой, товарищ Чудинов, забыла совсем предупредить вас. Там я к вам на вторую коечку командировочного одного поместила, временно. Уж извините — переполнение.
