Это и было самое значительное происшествие за все время нашего пути. Останавливался поезд еще не раз, и всегда в открытом поле, стоя полчаса или час, и поездка, которая в обычное время продлилась бы не более двух часов, теперь продолжалась шесть.
Розетта, которая так пугалась во время бомбежек в Риме, на этот раз, после того как белый домик взлетел на воздух и поезд снова двинулся в путь, сказала:
— В деревне не так страшно, как в Риме. Здесь солнце, здесь мы на открытом воздухе. В Риме я так боялась, что дом обвалится мне на голову. А здесь, если умрешь, хоть солнце увидишь.
Тогда один из тех, кто ехал в коридоре вместе с нами, заметил:
— Я на покойников под солнцем в Неаполе нагляделся. В два ряда на мостовой лежали после бомбежки. Свалены в кучу, словно грязная одежда. Уж эти перед смертью солнцем вдосталь налюбовались…
А другой вставил с усмешкой:
— Знаешь, как в Неаполе песню поют: «О мое солнце».
Но разговаривать, а тем более шутить, по правде сказать, ни у кого не было охоты, и дальше всю дорогу мы просидели молча. Сходить нам надо было в Фонди, и после Террачины я велела Розетте приготовиться.
Мои родители жили в горах, в деревушке вблизи Валлекорса, там у них был домик и небольшой участок земли, от Фонди туда было не больше часа езды машиной по шоссе. Но когда мы, слава Богу, наконец добрались до Монте Сан-Бьяджо — деревушки, вскарабкавшейся на холм, с которого видна долина Фонди, все стали выходить из поезда. Немцы сошли еще раньше — в Террачине, и теперь в поезде оставались одни итальянцы. Но и они все сошли, и мы остались вдвоем в пустом купе, и я сразу почувствовала себя лучше, потому что теперь мы были одни, и стоял чудесный день, и мы скоро должны были приехать в Фонди, а оттуда отправиться к моим родителям.
Поезд не двигался, но меня это не смущало, ведь он уже столько раз останавливался в пути, и я сказала Розетте:
— Вот увидишь, ты в деревне сразу оживешь, станешь есть, спать, и все пойдет на лад.
Я продолжала говорить о том, как мы станем жить в деревне, а поезд тем временем не трогался с места. Был час дня или два, стояла сильная жара, и я сказала: «Давай поедим»; вытащила чемоданчик, в который уложила съестное, открыла его и приготовила два куска хлеба с колбасой. Была у меня и бутылочка вина с собой, я налила Розетте и сама выпила стаканчик. Мы ели, а кругом стоял зной и было тихо-тихо, из окошек видны были лишь белые от пыли и сожженные солнцем платаны, окружавшие станционную платформу, в их густой листве цикады стрекотали, как в середине августа.
