Другой случай произошел спустя год и по совершенно иной причине. Причиной сплоченности коллектива в этот раз стал пожилой фрезеровщик дядя Гриша. Однажды после выходных, в понедельник, он не явился на работу. И во вторник его не было. А в среду он приходит как ни в чем не бывало и ничего не объясняет. Зато в цехе тут же появляется парторг и объявляет, что после работы состоится общее собрание цеха. На повестке дня – задержание службой охраны природы и работниками милиции нашего дяди Гриши как злостного браконьера. Из милиции в адрес администрации завода поступила копия протокола задержания. Разнесся слух: дядю Гришу задержали в момент разбойного лова рыбы и скоро будут судить по уголовной статье. И снова весь цех загудел, как на стадионе. На собрание явились почти все. Парторг зачитал протокол. Оказалось, что это правда: дядя Гриша и еще двое браконьеров устроили незаконный, хищнический лов рыбы при помощи сетей и были схвачены с поличным. Государству нанесен такой-то ущерб. Статья уголовного кодекса такая-то. Коллективу предлагается обсудить действия работника завода дяди Гриши и резко осудить совершенное им преступление. И что вы думаете? Все рабочие и даже цеховые мастера встали на сторону дяди Гриши. В одно мгновение он сделался героем. Его хлопали по плечу, поддерживали, кричали: «Не боись, Григорий Васильевич, мы тебя отстоим! Не дадим в обиду! До горкома дойдем!» Слова «хищнический, разбойничий лов рыбы» и «уголовно наказуемое деяние» коллектив цеха пропустил мимо ушей. История о том, как дядя Гриша и два его приятеля вспарывали рыбе животы, добывали икру, а рыбу затем выбрасывали, никого не впечатлила. Сам дядя Гриша ни о чем не жалел. Он улыбался и говорил: «Мне-то что? Пусть судят. Посмотрим, как это у них получится». Ему нравилось думать, что он твердый, как кремень. Всеобщее внимание ему тоже нравилось. Получалось, что рабочие объединились вокруг человека, погубившего четверть тонны рыбы, и жалеют его и сочувствуют ему, потому что его схватили злые люди – инспекторы охраны природы и работники милиции. Выходило, что негодяй не он, негодяи они. Рыбу никто не жалел, о государственных интересах никто не вспоминал. Дядя Гриша хотел набить карман деньгами, добыв икру, инспекторы шли по его следу, но не смогли предотвратить преступление, потому что столкнулись с хитрым и ловким браконьером. Но в сознании рабочих нашего цеха они не правы. Они – гады, потому что преследуют и хватают простых рабочих. До сих пор помню, что кричали парторгу и двум представителям милиции, которые тоже присутствовали на собрании. Криков было много и все одного толка: «Кого судить собираетесь? Рабочего! Хватайте и судите настоящих преступников! Не на того нападаете! Дядя Гриша передовик, лучший фрезеровщик цеха! Подумаешь, сеть на реке поставил! Хватайте и арестовывайте настоящих преступников, тех, кто на собственных автомашинах разъезжают и дачи себе строят! Кого из них вы арестовали? Оставьте дядю Гришу в покое!» Затем, видя, что эти крики на парторга и представителей милиции не действуют, наши рабочие стали выкрикивать угрозы: «Смотрите, устроим свое собрание! Пойдем в горком! Вызовем сюда начальство, пусть сам директор и его заместитель разбираются! Жалобами забросаем! Потому что вы рабочих не слушаете, выводов никаких не делаете!» Все вдруг разозлились. И парторг в ответ тоже разозлился, поскольку заседание пошло не так, как он рассчитывал. Вместо того чтобы резко и решительно осудить преступление дяди Гриши, коллектив стал защищать своего фрезеровщика. И если вы спросите, почему так произошло, я скажу, что никакой сложной драматургии рабочие затевать и не думали, просто им было скучно. Они попросту развлекались. Если бы в этот самый день на стадионе, к примеру, намечалось бы футбольное сражение двух известных команд, на дядю Гришу махнули бы рукой. Его отдали бы на расправу властям без малейшего сожаления. Но зрелищ в СССР было мало, жизнь протекала уныло и однообразно, а человек, как известно, всегда нуждается в смене впечатлений. И поэтому работники нашего завода с жаром и включились в эту игру. Словно дети и подростки они разделили всех присутствующих на «своих» и на «врагов». Дядя Гриша был свой, пусть он даже совершил преступление, а парторг, милиционеры и те, кто выступал на их стороне – главный инженер и еще несколько человек из руководства завода, были враги. И началась игра. В рабочих забурлила жажда азарта и смены впечатлений. Потом они ходили по цеху и азартно ухмылялись, довольные собой. Им нравилось, что проклятое однообразие хоть ненадолго, но отступило, можно, наконец, взбодриться. А еще эти простые труженики рады были показать свое отношение к милиции. Милицию в нашем городе недолюбливали. Ей не верили. Некоторые открыто ненавидели милицию. Многие наши горожане, особенно, конечно, мужчины, поносили работников правоохранительных органов как последних негодяев. Из-за этого у нас, у молодежи, сложилось такое впечатление, что милиция – это антинародная организация, в которой служат жестокие, жадные, коварные люди. У нас в цехе всегда говорили, что быть милиционером позорно для нормального человека. А все потому, что милиция задерживает за одно и то же правонарушение не всех подряд, а только простых людей. Сколько раз я слышала рассказы о том, как действует наша городская милиция! Об этом, по-моему, рассказал, в свое время, каждый наш работник, молодой и старый. «Иду по улице выпивший, – рассказывал один станочник, – радуюсь хорошей погоде, и тут из-за угла появляются милицейские «архаровцы». Рожи наглые, недовольные. Останавливают, принюхиваются. Говорят: «Ты что же, сволочь, пьяный идешь? Нарушаешь общественный порядок! Нарушил постановление! Кроме того, от тебя самогоном пахнет, а не вином. Где самогон покупал, у кого? Говори, иначе загремишь на пятнадцать суток!» Затем требуют вывернуть карманы – нет ли у меня ножа или кастета. А у меня дома жена, двое детей и мама старенькая. Я говорю: «Что же вы делаете? У меня, у простого рабочего, аванс. Разве я не могу по этому случаю купить в чайной триста пятьдесят граммов водки с закуской? Кто мне это запрещает? Я выпил и иду домой, к жене, детям и старенькой маме. Я им сейчас конфет куплю и пряников». А они отвечают: «Ты сейчас в тюремной камере на полу спать ляжешь, а когда проснешься, отправишься улицы подметать, забулдыга». И берут меня под руки. А на другой стороне улицы какая-то пьяная компания вывалилась из кафе и отплясывает на тротуаре. Пристают к прохожим. Останавливают проезжающие машины, протягивают деньги, требуют, чтобы их отвезли в другое кафе. Но «архаровцы», которые меня держат, только один раз в их сторону поглядели и больше не смотрят. Я спрашиваю: «Почему такая несправедливость? Вон – пьяная компания, и общественный порядок нарушила, и постановление, а вы не реагируете. Вы ее как будто не видите. А мне руки крутите. Что же такое получается?» На это старший наряда мне говорит: «Не твоего ума дело». И ведут меня в сторону местного отделения. Но по дороге все-таки отпускают, потому что я им заплатил пять рублей. Эту сделку они мне сами же и предложили. «Ну что, мужичок, – говорят, – домой, небось, хочется? Ладно, давай нам пятерку и топай к жене и старой мамочке. Решай: или сегодня в семью вернешься, или через пятнадцать суток». Я, естественно, отдал им пять рублей и поплелся к себе. Обидно и досадно, но что делать? Мне аванс выдали в сумме пятнадцати рублей. В чайной я выпил и закусил на три рубля. Оставалось двенадцать. Теперь в кармане – только семь. Пришел домой, жена Нюра увидела деньги и как закричит: «Половину аванса пропил, гадина! А ты о нас подумал?» А как я ей скажу, что меня милиция обобрала? Она же меня в отделение потащит – скандалить. После этого на улице лучше не показываться – «архаровцы» проходу не дадут, мстить будут всю оставшуюся жизнь. И я говорю: «Прости, Нюрочка, бес попутал!» А насчет той пьяной компании мне тогда же, на месте, милицейские и разъяснили: «То сын директора городского рынка гуляет. Вот станешь сыном директора рынка – тогда и тебе зеленый свет!»
