Чудеса продолжались! Гремела колесиками-подшипниками «чертова» тележка, которой, как фокусник, манипулировал Мишель. Чертыхался вьетнамец, помолодевший от пива с ромом и сразу ставший похожим на Рауля Кастро. Что-то мычал, совсем по-квазимодовски, деловитый «Эй, Гадость!», тщетно пытавшийся протащить одновременно в дверь и торшер, и ночник. В итоге чехол с торшера сорвался, а керамическая лампа треснула… Но царствовал в этом бедламе месье Паскаль. Единолично правил! Он, хотя и расцарапал напрочь обшивку лифта, совершенно не приспособленного для столь масштабных пролетарских акций, зато перетаскал на своем горбу комод и диван, кровать и шкаф, стол и бюро…
Наконец фургон опустел. Мебель, коробки, узлы были выгружены и свалены в кучу в прихожей и гостиной.
– Куда ставить будем, хозяин? – спросил не знающий устали месье Паскаль.
Я лишь развел руками. Откуда я мог знать, как моя жена расставит весь этот сонм вещей в новой квартире?
– Пока оставьте так, – только и смог ответить я.
– Тогда распишитесь! Вот здесь! – И месье Паскаль, старший, ткнул в серую казенную бумажку огромным пальцем с ногтем, напоминающим танковую броню. – Напишите: «Претензий не имею».
– Э, нет! – взвизгнул я. – Мне нужно проверить, все ли вещи целы. К тому же вы испортили две лампы!
– А я-то думал, что вы настоящий советский человек, – проявив политическую осведомленность, с укоризной покачал головой месье Паскаль. – Мы же рабочие люди, месье Попофф (во Франции русских часто зовут «Поповыми». – К. П.), Неужто пожалуетесь?
– А как же лампы?! – упорствовал я, становясь сам себе противен. – И сервировочный столик, смотрите, почему-то без ручки!
– И тебе не стыдно, камарад? – в голосе бригадира грузчиков появилась сталь. – Ты будешь фискалить хозяину на рабочих!
Потом мы еще не раз и не два встречались с месье Паскалем. Первый раз он пришел за моим автографом и принес ручку от сервировочного столика, которая – как он объяснил – отвалившись, закатилась в дальний и темный угол. (На самом деле эта ручка была не моя, командир грузчиков отломал ее у столика других своих клиентов, но меня и это устраивало – статус-кво должен был быть восстановлен любым путем!) Во второй – он склеил керамическую основу ночника. В третий – захватил с собой бутылку мартиникского рома. У меня в холодильнике обнаружилась бутылка водки. Мы выпили все, что можно пить в моем доме. Все – кроме воды из-под крана! И я затянул по-русски «Катюшу». Месье Паскаль обнял меня рукой-бревном и, проникновенно закатив глаза, подхватил припев по-французски неожиданно тонким для его внушительной комплекции голосом… Как, когда и где я подписал бумагу о том, что у меня к месье Паскалю «претензий нет», я не помню. Но подписал наверняка. Видимо, в конце концов дал о себе знать еще не вытравленный до конца рефлекс пролетарской солидарности бывшего советского человека.
