Выйдя от дона Кристобаля, Камачо не пошел ночевать в казарму альгвасилов, а направился к сестре на улицу Санто-Доминго. Там он выяснил, что купец, услав кудато слугу, сидит в трактире, и не преминул этим воспользоваться. Дав указание сестре следить, чтобы Гойкоэчеа не застал его врасплох, альгвасил отворил окно на втором этаже и выбрался на каменный бортик, опоясывающий дом. Накрапывал дождь. Едва не поскользнувшись - о, святая дева Мария! - он добрался до балкона кордовца и, перекинув грузное тело через перила, заглянул в комнату.
Его чуть не стошнило. На столе в лохани, накрытой стеклянной крышкой, лежала мертвая собака, точнее то, что от нее осталось: очертания собачьего трупа с трудом угадывались в жирном студне, в который он расползался прямо на глазах; по студню волнами проходила мелкая дрожь. На лавке валялась необычная маска, совсем непохожая на те, что горожане мастерят для народных гуляний. Круглые глаза маски зловеще блестели, а оттуда, где полагалось быть носу и рту, свисала гофрированная трубка; видно, маска предназначалась для какихто особых колдовских обрядов. Над лавкой, на полке, стояли два больших сосуда из странного будто бы прозрачного материала, но не стеклянные. Внизу, на полу, лежали еще какие-то предметы, но из-за сгустившихся сумерек понять, что это такое, было невозможно...
Камачо не был особенным храбрецом, от лицезрения бесовских вещей его начал пробирать страх. Не желая далее искушать судьбу, он отправился в обратный путь; того, что он увидел, с лихвой хватало для любого доноса.
Оправившись от испуга, он потребовал перо и бумагу и принялся подробнейше описывать злокозненные деяния кордовца, присочиняя, впрочем, для пущей связности кое-что от себя. Он вдруг вспомнил, что заметил в комнате разъятую на части фигурку с короной на голове и что некий голос сообщил ему о чудовищном злодействе, приготовляемом против его католического величества.
Искреннее желание послужить святой церкви естественным образом сочеталось у альгвасила с намерением потуже набить кошелек: согласно находящемуся в силе эдикту императора Карла, деда нынешнего короля, половина имущества вероотступника передавалась человеку, раскрывшему ересь. На столе же, рядом с мерзкой лоханью, Камачо приметил изрядную горсть португалов - каждая монета в четверть ладони. Столько золота разом он видел едва ли не впервые в жизни; его ожидал богатый улов, при том условии, конечно, что золото не превратится в щепки н камни, чего всего надо опасаться, имея дело с колдунами.
