Я был ошеломлен, ужасно стеснялся. А Ленин немедленно прекратил разговор с каким-то товарищем и повернулся ко мне. По своей привычке, он сразу взял меня за отворот шинели и вроде притянул к себе. Сначала, когда он узнал от меня, что сравнительно недавно я прибыл с Южного фронта, он начал расспрашивать про фронт. При этом его наиболее интересовало настроение красноармейцев. Посмотрев на меня с улыбкой, он спросил, на каком участке фронта я воевал, и что там произошло. Я ответил, что на Воронежском, что мы потерпели поражение, потеряли Лиски.
Ленин наклонил голову, задумался, прищурив глаза, и начал расспрашивать о причинах. Он настаивал, чтобы я без прикрас описал полную правду, и я рассказал о недостатке живой силы и боеприпасов, о хаосе в командовании, о нерациональной линии фронта, о личном вмешательстве Троцкого. Ленин реагировал на это лишь несколькими секундами хмурого молчания.
И, торопясь, – ведь начиналась демонстрация! – Ленин перешел к другой теме. Прага! Его лицо прояснилось, как будто он вновь увидел наш прекрасный город, снова переживал январь 1912 года, партийную конференцию на Гибернской улице. Он назвал чешских социал-демократов старой Австро-Венгрии. Был хорошо осведомлен о том, что происходит в Чехословацкой республике. Называл имена Модрачека, Антонина Немеца, Соукупа, Шмераля. Он не высказывался ни об одном из них с особой похвалой. При этом он употреблял неоднократно такие нелестные эпитеты, как «оппортунисты», «шовинисты».
Третьей темой этой беседы, которая длилась свыше двадцати минут, была наука, просвещение. Ленин осведомился о моей профессии, чему и где я учился. И когда услышал, что я математик и учился в Карловом чешском университете и в Чешском высшем техническом училище, повернулся к своей жене Надежде Константиновне Крупской, стоявшей тут же неподалеку: «Вам в Наркомпросе (в Народном Комиссариате Просвещения, членом коллегии которого она являлась) следовало бы использовать этого товарища, – сказал он скороговоркой. – Он математик, имеет европейское университетское образование, знает несколько языков. И он член МК».
Но я собрался с духом и выпалил то, что было мной уже много раз обдумано: «Идет гражданская война, враг силен, надо сражаться, революции нужны солдаты. А у меня хоть и неважная, австрийская, но все же какая-то офицерская подготовка и известный опыт войны». Но Ленин пылко возразил: «Разве просвещение, образование, наука – не тот же фронт? Разве мы, коммунисты, не везде солдаты революции?» Он произнес это без малейшего пафоса, не как красивую фразу, а совершенно естественно, и одновременно с упреком.
