Председатель внимательно посмотрел на Дико и ничего не сказал в ответ.
«И этот не очень-то верит в меня, — мелькнула мысль. — Никто, никто не верит…»
На столе затрещал телефон. Дико встал, пожал руку Китову и, сделав глазами знак, что очень торопится, быстро двинулся к выходу.
Выйдя на улицу, он огляделся и зашагал направо — без определенной цели, просто хотелось пройтись и успокоиться: встреча с Китовым вызвала в душе новую волну тоски и беспокойства. Но не прошел он и нескольких шагов, как увидел Тодорова. Тот двигался ему навстречу. Худой пятидесятилетний человек с редкими усами и нездоровым цветом лица, он попал в спортобщество случайно, уволенный из армии по болезни. Вначале к нему отнеслись недоверчиво и даже с неприязнью — зачем спортсменам видеть перед собой каждый день человека больного, который даже на банкетах почти ничего не ест, только выпьет рюмку-другую ракии?.. Но проходили дни, и люди поняли, что Тодоров — это просто подарок судьбы, находка. Великое счастье иметь такого человека в ДСО: любой запутанный вопрос он мог разрешить спокойно и веско, мог уладить и преодолеть организационные трудности, взять на себя ответственность за сложные дела, которые было не под силу поднять кому-то поздоровее его. И в результате на его плечи взвалили все то, что должны были делать многие, которым порой в тягость стало даже являться на собрания секции…
Бывший военный, Тодоров бился за железную дисциплину и часто восставал против политики «мягкой руки», которая только ласково похлопывала игроков и никогда — или почти никогда — не наказывала за провинности. При всем при том у Дико были основания надеяться, что Тодоров любит его и ценит. Тодоров единственный из клуба всегда провожал Дико в аэропорт или на вокзал и неизменно встречал с букетом цветов, подробно расспрашивал о матчах и заканчивал беседу примерно так: «Теперь ты должен показать нашим мальчикам все, что знаешь, — у них нет другой возможности познакомиться с мировым баскетболом».
Тодоров очень любил их клубную команду, в каждом его жесте, в каждом слове чувствовалась эта любовь. Дико почему-то казалось, что симпатия к нему Тодорова тоже была связана с его принадлежностью к любимой команде — если бы Дико был в другом клубе, Тодоров вряд ли относился бы к нему так.
— Я иду от вас. Дико. Мы долго беседовали с Пелином. Значит, так: они заставили тебя сыграть тренировку и только тогда сообщили тебе! У них хватило смелости вынести решение, да? А сказать тебе об этом в глаза сразу — на это смелости не хватило? Умники какие!.. Я только понять не могу! — потряс худыми белыми руками Тодоров. — Наша команда на третьем месте в республике, а от нас в национальную сборную берут только одного игрока, да и того теперь удаляют! А из «Шахтеров», который идет после нас, взяли троих! Вот я и спрашиваю: где логика? И уж если быть справедливыми, то от нас кроме тебя в национальную сборную должны бы взять и Перо и Найдена — чем они хуже, например, тех же Стайко и Длинного?! Ты согласен со мной? Вообще, нам все время подставляют подножки, да и мы хороши — ничего не делаем, не добиваемся!..
