— Вы добры, мой господин, — сказала Денними, — но мне трудно отдать Эсуги…
— Отчего же? — Хэ Пхари заметил, как женщина побледнела и глаза ее поблекли.
— Вот когда меня сразит небо, — продолжала она, — я верю — небо меня не помилует за Бондо, тогда я буду счастлива, если Эсуги найдет пристанище в доме моего господина.
Слова Денними навели Хэ Пхари на мысль, от которой он повеселел.
— Вы заслужили благодарность, мать Эсуги, — сказал ювелир, доставая из кармана халата пакетики. — Половину из них возьмите себе, остальное передадите нашему бородачу.
В фанзе бородача Денними поджидал подосланный ювелиром агент полиции. Три дня она провела в подвале управления. Утром четвертого дня к ней спустился Хэ Пхари.
— Дело серьезное, — сказал он, нахмурившись, — Вас могут спасти только деньги. Я помогу вам. — Хэ Пхари оглянулся на дверь: — Я помогу вам, хоть это мне будет стоить больших расходов.
Еще минуту назад Денними тешила себя надеждой получить хотя бы малое наказание. Тогда, быть может, ей удастся еще увидеть Эсуги. Но явился Хэ Пхари, как человек из сказки, и рассеял ее тревоги.
— Но прежде, — сказал ювелир, — я должен заручиться за свои деньги.
— Я дам вам расписку, — сказала Денними поспешно. — Я продам свою фанзу.
— Сомневаюсь, что за вашу фанзу заплатят столько, сколько я заплачу за вас, — перебил ее Хэ Пхари. — И потом: позволительно ли оставлять человека без крова? Разумнее, если ваша дочь отработает у меня эти долги.
Денними потупилась.
— Вы не согласны? — удивился Хэ Пхари. — Заверяю, что Эсуги в моем доме будет чувствовать себя не хуже, чем в родной фанзе.
Что-то подобное Денними уже слышала. Она глянула на Хэ Пхари, и ей вдруг показалось, что перед ней стоит не он, не ювелир, а вербовщик — тот самый, который однажды увел Бондо.
— Нет, нет, — зашептала Денними, — я не отдам Эсуги. Я не отдам мою дочь. Пусть меня судят — это менее страшно, чем суд над собой…
— Это уж чересчур! — воскликнул Хэ Пхари. — Вы предпочитаете тюрьму, отказываясь от услуги человека, который искренне сочувствует вам?! Как вас понимать? Не верю, что безрассудное упрямство матери принесет утешение ее дочери.
Денними ясно сознавала, какая горькая участь ожидает девочку, если она не выйдет отсюда. И в то же время согласиться отдать ювелиру Эсуги было немыслимо. «Конечно, ничего особенного нет в том, что дочь будет служить богатому господину, к тому же доброму и живущему неподалеку от матери, — думала Денними. — Все это так. Но что скажет свекровь и сельчане, когда узнают об этом?..» Живо представив гневное, искривленное яростью лицо свекрови, ее истошный крик, Денними закрыла лицо руками и отвернулась.
