Она сплела пальцы и уткнулась в них подбородком, слегка опустив голову.
– У меня, как вы сказали, тоже все совпало – и мое сорокалетие, и переезд сюда. Каталонцы многому меня научили. Они такие неторопливые, они никуда не спешат и ни о чем не переживают. Это такое облегчение после жизни в Москве, ну да вы и сами прекрасно это знаете. Здесь можно просто жить, понимаете? Просто жить и ничего больше не делать. Гулять по улицам, кушать, пить кофе, разговаривать. И ничего из себя не изображать, не стремиться быть лучше, не стараться побольше успеть. Не успел – и ладно, завтра сделаешь, понимаете? Для меня это такое открытие! Я никогда так не жила. Я, наверно, за всю свою жизнь ни одного раза не сказала себе – не успела? ну и ничего страшного, потом доделаю. Ни разу! Потому что и мне никто так не говорил. Я такого не слышала. Никогда. Наоборот, не успела сегодня – значит, завтра двойная норма. В спорте ведь только так, вы согласны?
Я отлично ее понимал.
– Только здесь я стала задумываться, как это все неправильно у нас устроено. Если бы у меня была дочь, я бы с самого начала учила ее просто жить и радоваться всему, что тебя окружает. Не работать, не преодолевать себя, не мучить, а наоборот – баловать, позволять себе отдых. Спать, когда хочется, кушать, сколько хочется… Купаться в море хоть целый час, хоть два часа, не вылезая. А не десять минут по свистку, как было у меня. Я бы ее воспитывала совсем по-другому, не так, как воспитывали меня. Мальчишки – другое дело. Им нужна дисциплина, их нельзя слишком баловать. Да и то…
Она взяла салфетку и стала складывать ее своими тонкими смуглыми пальцами, потом распустила и стала складывать опять, наконец, бросила, всплеснула руками и подняла глаза на меня.
– Я могу изображать хорошую жену. Но я не могу быть ему хорошей женой. Вы понимаете меня?
Я слабо кивнул.
– Я бы хотела, но… У меня не получается, не получается… быть… хорошей женой.
Рот у нее задрожал, губы сжались, она заговорила, тихо, с трудом выдавливая из себя каждое слово.
– Можно не ругаться при детях… Можно ходить в гости… Можно хорошо выглядеть, улыбаться. Можно навещать вместе родителей. Ходить на школьные праздники. Все это можно… Нельзя только одного, – она опустила взгляд, потом взмахнула ресницами и произнесла, глядя прямо на меня, – спать в одной постели.
Я отпрянул от такой откровенности. А она сцепила пальцы и заговорила прерывисто, вполголоса, почти шепотом:
– Если бы вы только знали, что это за мученье… Каждую ночь на тебя как будто нападают, делают с тобой что вздумается… А ты ничего не можешь сделать. Это невыносимо… И не только физически. Это как… как полное поражение… как признание того, что ты ничтожество… не женщина, не человек… Что ты должна подчиниться, забыть о себе… растоптать себя… Я чувствовала то же, когда наша тренерша орала на нас и заставляла подниматься, повторять все заново, а у меня уже коленки опухли, голова кружится от голода… Знаете, какое это унижение – какое это отвратительное, невыносимое унижение, когда ты взрослая женщина, когда гимнастический зал и тренировки давно остались в прошлом, и нет больше никакой тренерши, а ты опять… Вот так же, точно так же, как в детстве… И это делает не чужой человек. Это мужчина, который говорит, что любит тебя. Как это возможно?
