Костя застыл с искаженным лицом. Щека у него была коричневая и брызги грязи по всему и без того рябому лицу.
– Та-а-к… – сказал Костя.
– Падла, – сказал второй.
Третий ничего не сказал, только сплюнул.
И они обступили Артура со всех сторон.
Тут я поняла, что ждать уже больше нельзя. Я схватила с подоконника кувшин с водой, приоткрыла окно и, крикнув самым своим страшным голосом «Вон отсюда! Милицию позову!» – так всегда кричали из окон, когда мы бегали по крышам гаражей, – плеснула в сторону Кости, стоявшего ко мне спиной. Тот резко повернулся, а я быстро захлопнула окно и отошла в сторону. Пусть думает, что кричал взрослый.
Дзынь! – на стекле образовалась огромная трещина, похожая на паутину. Камень отскочил от подоконника и упал на землю.
Костя злобно зыркнул на окно и утёр лицо рукавом.
– Допляшешься! – сказал он Артуру. И их троих как ветром сдуло.
А Артур остался. Он подошёл к древорубу и попробовал насадить отвалившийся кусок на торчащий конец каркаса, но у него ничего не получилось. Да и ни к чему это было. Кисть руки всё равно валялась отдельно. Тогда он стёр рукавом три буквы и снова накрыл древоруба брезентом. Потом бросил быстрый взгляд на окна и пошёл, но не в сторону ограды, отделявшей тупик от двора, куда удалились трое, а в другую – к школе.
Прошло дней десять, и в тупике появились два скульптора, молодой и старый, наверно, отец и сын. Они стали прибираться, выносили из подвала мусор, а заносили какие-то материалы.
Потом я пару раз видела с ними Артура – он им помогал.
Ну а дальше…
Дальше мы переехали в Останкино – как осиротели. И двор осиротел.
История забылась. Однажды мы с Марьянкой забрели в Центр современного искусства на какую-то выставку. А рядом был другой зал. Возле входа – фотография, и написано:
Что-то меня кольнуло: надо посмотреть.
Зал был небольшой, уютный – сплошные скульптуры. Спящий конь, девушка, опустившая раскрытый зонт и глотающая капли дождя, и вдруг: «Древоруб».
Ствол дерева с двумя протянутыми, как в мольбе, ветками, а рядом – молодой древоруб с поднятыми руками и запрокинутым лицом; отброшенный топор валяется в стороне.
Я смотрела долго, забыв про Марьянку. На выходе вгляделась в фотографию. Ну да, конечно – он!
«Приобщимся!» – мелькнуло в голове.
Так и остались со мной и во мне эти два древоруба: тот, старый – и этот, новый, молодой.
