За теми встречами никто не обсуждал маниакально-депрессивное заболевание. Но для меня гораздо важнее была сама нормальность таких вечеров. Со стороны Дэвида это было чудесным проявлением заботы – познакомить меня с совершенно «нормальными» людьми из близкого мне общества. «Только наша доброта делает этот мир выносимым, – писал Роберт Луис Стивенсон. – Если бы не она, не воздействие добрых слов, добрых взглядов, добрых писем… Я бы склонился к мысли, что наша жизнь – лишь дурная насмешка». После знакомства с Дэвидом жизнь больше никогда не казалась мне дурной насмешкой.
Когда я покидала Лондон, меня переполняли плохие предчувствия. Но Дэвид часто писал и звонил мне. Поздней осенью мы снова встретились в Вашингтоне. Я вновь была в хорошей форме и поэтому наслаждалась жизнью, чего со мной давно уже не было. Те ноябрьские дни останутся в моей памяти романтическим круговоротом долгих прогулок по холоду, среди старых домов и еще более старых церквей, легких снегопадов в исторических садах Аннаполиса, холодных ветров из Чесапикского залива. Вечерами, попивая сухой херес, мы вели неспешные беседы обо всем на свете. Ночи были наполнены любовью и наконец-то здоровым спокойным сном.
Дэвид вернулся в Лондон, а я – в Лос-Анджелес. Мы погрузились в работу и тосковали друг по другу. Я снова приехала в Англию только в мае, и у нас были две весенние недели в Лондоне, Дорсете и Девоне. Однажды воскресным утром после церкви мы поднялись на холм, чтобы послушать звон колоколов, и я заметила, что Дэвид внезапно остановился, тяжело дыша. Он отшутился на тему слишком интенсивной физической нагрузки ночью, мы оба рассмеялись, и на том разговор закончился.
Потом Дэвида отправили в британский военный госпиталь в Гонконге, и мы стали строить планы, как мне навестить его там. Он подробно писал мне о встречах, на которые меня пригласит, людях, с которыми познакомит, о пикниках на островах, куда мы отправимся. Я не могла дождаться нашей встречи. Однажды вечером, незадолго до планируемой поездки, я работала дома над главой для учебника, когда услышала стук в дверь. Было поздно, я никого не ждала и почему-то внезапно вспомнила слова матери о том, что жены пилотов боятся неожиданного стука в дверь, ведь это может быть священник. Я открыла дверь и увидела курьера с письмом от командира части. В нем говорилось, что Дэвид, будучи на службе в Катманду, внезапно скончался от тяжелого сердечного приступа. Ему было всего сорок четыре, а мне тридцать два.
