Ведь маниакально-депрессивный психоз – это заболевание, которое не только убивает, но и созидает. Как пламя, которое по своей природе создает и разрушает. «Сила, дающая жизнь цветку, юность мою питает, – писал Дилан Томас. – Сила, что вырывает корни деревьев, смерти моей подобна». Мания – это одновременно движущая сила и разрушитель, это огонь в крови. К счастью, огонь в крови несет свои преимущества в мире академической науки, особенно в стремлении получить постоянную штатную должность.
Постоянная штатная должность
Путь к получению постоянной штатной должности – самая кровавая из забав, что могут предложить вам лучшие университеты. Эта гонка в высшей степени конкурентна, стремительна, всепоглощающа, увлекательна, довольно брутальна и рассчитана на мужчин. Получить штатную должность на медицинском факультете, где врачебные обязанности приходится сочетать с исследованиями и преподаванием, еще сложнее. Так что быть женщиной, да еще и маниакально-депрессивной, которая вовсе не медик, – не лучший старт для полного препятствий пути.
Получить штатную должность было для меня не только вопросом научной и финансовой безопасности. Спустя месяцы после начала работы доцентом со мной случился первый приступ психотической мании. Трудности, с которыми я столкнулась на семилетнем пути к желанному посту (с 1974 по 1981 год), превосходили обычную конкурентную борьбу в агрессивной среде академической медицины. Для меня они усугублялись непрестанным сражением за то, чтобы выстоять, научиться жить с болезнью и остаться в здравом уме. С годами я была все более решительно настроена на то, чтобы извлечь из своего болезненного опыта что-то полезное. Штатное место обещало мне новые возможности; также оно было символом стабильности, которой я жаждала, и знаком признания, которое я заслужила тем, что удержалась на плаву в мире нормальных.
Вскоре после того, как я получила свое первое место в стационаре для взрослых пациентов, во мне стала нарастать тревожность. Мне было все труднее держать лицо, расшифровывая результаты психологических тестов больных. Пытаясь вникнуть в смысл тестов Роршаха, я порой чувствовала себя так, будто гадаю на картах Таро или составляю астрологический прогноз. Разве для того я защитила диссертацию? Я начинала понимать смысл строк из песни Боба Дилана: «Двадцать лет школы – и тебя назначат на дневную смену». Только в моем случае учеба длилась двадцать три года, и у меня бывали и ночные смены. В первые годы работы на факультете мои научные интересы были разнообразны до абсурда. В числе прочего я начала исследование о даманах, слонах и насилии (небольшой пережиток ректорской вечеринки в саду); дописывала статьи о воздействии ЛСД, марихуаны и опиатов, начатые в университете; размышляла о совместном с моим братом изучении особенностей строения дамб бобрами; вела исследование о фантомных болях в груди после мастэктомии с коллегами-анестезиологами; была соавтором учебника для студентов по психопатологии; участвовала в исследовании влияния марихуаны на тошноту и рвоту при химиотерапии раковых больных; пыталась выкроить время, чтобы заняться изучением поведения животных в зоопарке Лос-Анджелеса. Мои устремления были слишком многочисленны и слишком разбросанны. Но личные трудности вскоре вынудили меня сфокусироваться, сузив работу до исследования и лечения аффективных расстройств.
