Словно он какое-то кино плохое смотрит. Боевик не боевик, но похоже на индийскую оперу, мыльную, конечно.
В одном из очередных «просветов», Ульяшов неожиданно узнал свой голос, как со стороны, расслышал:
— …Это святое, ребята. Не вырубишь… Шаг сделал — иди. Слово дал — выполни. — Круто кому-то говорил Ульяшов, грозно и серьёзно.
После чего, немедленно очутился в объятиях полковника Палия. Орденские планки друга жёстко царапнули щёку, Ульяшов высвободился.
— Обязательно, Лёвка! Молодец, друг, товарищ полковник, уважаю, — хлопал его по спине Палий. — Я тебя довезу. Налили, ребята… Подняли… Время пошло… Хух…
Полковник Ульяшов слабо сопротивлялся.
— Это последняя.
Тут же услышал замечание от Громобоя.
— Нельзя так говорить, Лёвка, накаркаешь.
— А я и не… каркаю, я… курлычу. — Парировал Ульяшов, и вновь очутился в жёстких объятия полковника Палия.
— Молодец, человече, — дружески мял его Палий. — Наш человек, авиатор… Друг! Брат! Зря с нами не пошёл, сейчас бы летал…
— А я и так… с вами…
Прозвучавший музыкальный перезвон, затем и женский голос, сообщил полковникам — нужный Толяну рейс начинает регистрацию…
— Толя, товарищ командир, слышь, не спи… Это за тобой… Тебя… Это наш…
Такая вот знаковая проза неожиданно приключилась с полковником Ульяшовым. Да! Такое было. Произошло. А он точно этого не хотел. Нет, нет, и нет, но… Слово не воробей, обратно его, как запущенную ракету «земля-воздух», в «трубу» не вернёшь, не та ситуация. Но это он осознал уже позже, на следующий день, утром.
Утро
Полковник Ульяшов только что проснулся. Лёжа на измятой постели, в трусах и майке, некоторое время тупо глядит в потолок, приходит в себя. Во рту противно, в голове колокола. От бывшего, вчера, в прошлом, красавца-полковника его многое сейчас отличает. На фигуру, тело можно не смотреть, она обычная (полуспортивная, в трусах и майке), голые бледные ноги, такие же бледные руки, только лицо, шея, запястья рук густо коричнево-загорелые, как специально покрашенные (армейская специфика), а вот физическая сущность лица и взгляд — это да. Достойны «кисти» маэстро Эрнста Неизвестного. И вправду, как же нужно постараться, чтобы из бодрого, ещё накануне, чуть вальяжного, с тонкой улыбкой, приятного, умного, вызывающего доверие и уважение симпатичного лица, можно было такую экстравагантную маску сотворить. Врагу не пожелаешь, а вот… О, о, гляньте… Тело потряхивает, под глазами мешки, щёки обвисли, губы… серые и потрескавшиеся, в глазах пелена, запах изо рта — ффу… мерзко-отвратительный… Как и воздух, кстати, в самой спальной комнате. Надышал за ночь, алкоголик. Ужас, как противно. Ни одна живность не выдержит. Наверное, потому и один живёт, нет? Нет, конечно.
