И рот, рот наверняка сильно обожжен. Если стреляли с близкого расстояния… А так попасть могли только с близкого расстояния, мальчишку наверняка держали. Во что же я вляпался?
Артем бросился на кухню, мельком бросив взгляд на кровать. Глаза у мальчика теперь были закрыты, но поза не изменилась. Тонкая ладонь с цветастым хиппейским браслетиком на запястье лежала у него на животе.
Ну да, оттягивает боль, — усмехнулся Артем.
Он лихорадочно рылся в верхнем отделении холодильника, где почему-то хранил лекарства. В конце концов, в шершавых ворохах активированного угла и янтарной кислоты откопал вату и перекись водорода. Обезболивающего не было, вообще никакого.
Ладно, хоть что-то.
В комнату он возвращался медленно, ступая тяжело и ровно. Перед поворотом коридора остановился на секунду и вдруг судорожно вздохнул, как будто плакал. Он никогда не причинял никому серьезной боли. Во всяком случае, физической. С душевной все сложнее, ему было чего стыдится и о чем жалеть. Но все-таки это не то, совсем не то.
Девочка сидела в той же позе. Мальчик лежал лицом в потолок. Глаза у него были уже не просто закрыты, а кажется, зажмурены. Это хорошо. Наверное.
Он подошел к кровати, склонился рядом с девочкой.
— Держи его сейчас крепко. Он будет дергаться и… наверное, сильно кричать.
Девочка кивнула. Она смотрела на него с надеждой и Артем разозлился.
— Учти, я ни черта не знаю, что сейчас делать. Вообще ничего не знаю!
Чувствуя холодок в груди, он встал на колени рядом с кроватью. Заметил, как подрагивает в руках вата.
— И это… Давай, оттягивай боль, — слабо улыбнулся он, отчасти, чтобы хоть немного оттянуть момент, отчасти чтобы подбодрить девочку. Зря он сейчас кричал. И зря поперся на стон в подъезде.
— Так, — теперь он обращался к мальчику, — сейчас будет больно. Но недолго, постарайся потерпеть. Рану надо промыть, у меня тут не очень… не очень чисто.
Он не слишком-то верил, что раненый его услышит, но мальчик чуть кивнул, губы слегка раздвинулись — он пытался улыбнуться. Края ран при этом шевельнулись.
— Не двигайся, — мрачно сказал Артем и, под отчаянный вопль кого-то внутри: «что ты делаешь? Что ты пытаешься сделать?!», приступил.
Ему, а вернее, мальчишке, повезло. Рана была чистой, во всяком случае, на непрофессиональный взгляд Артема.
Он смачивал вату перекисью, осторожно смывал подсохшую корку крови, выбрасывал красно-черный тампон и отрывал новый кусок ваты. Кровь на бледной коже пузырилась, вздувалась бледно-розовой пенкой. Руки дрожали, он боялся задеть край раны. Мальчик молчал, только иногда морщился и еще сильней зажмуривал глаза. Сердце у Артема колотилось, руки дрожали, но, как ни странно, все это была только физиологическая реакция — внутри он был пуст и холоден, и только чувствовал легкое головокружение.
