Лицо белое, бритое, по нему стекают холодные капли. Серая форма издает резкий запах популярного одеколона, на поясе — потрескавшаяся кобура. Рядом — другой, тощий, нескладный, рыжий. Из-под кепи торчат оттопыренные уши, из-под локтя косо торчит ствол автомата.
Дети молчат. Мальчик открывает было рот и тут же закрывает. Девочка тихонько шевелит спрятанным в кулаке большим пальцем.
Полицейские придвигаются, первый склоняется, перекрывая огромной головой полнеба.
— Ну? Чего молчим, наркоманы? — дружелюбно осведомляется он.
Дети переглядываются. Молчат. Вдруг заскрипела нелепая, здоровенная рация на поясе у первого, и дернулись, чуть не подпрыгнули.
— Чего нервничаем? — он снова склоняется, берет девочку за подбородок, заглядывает в глаза, — черт, и не разобрать.
А рыжий все молчит, по черному стволу автомата стекает вода, собирается на конце, тяжело шлепается вниз еще одна капля в шелестящем сером потоке.
— В отделение?
— А надо? — сомневается рыжий.
— Видишь, ебнутые какие-то.
Рыжий с сомнением кивает.
— Давайте, два шага вперед, — теперь, когда сомнения разрешены и решение принято, он становится добродушным, — сейчас родителей ваших найдем, дилеров ваших найдем.
Идут. Фары высвечивают странную процессию: двое детей, сзади двое конвойных, и всюду — неистовый ливень, не каплями, не струями, а сплошным потоком, водопадом несущийся вниз.
В отделении смурно, скучно. Грязный пол, бледные лица, серая форма, колышутся вокруг лампочки коричневые облака табачного дыма.
— Это еще кто?
— Хуй его знает. Не отвечают, дергаются.
— Ну-ка, — подошел, тем же точно движением взял за подбородок, взглянул в глаза, — ладно. Наркотики употребляли?
Переглянулись, испуганные, одновременно покачали головами.
— Немые, что ли? Нормально скажите.
— Чего орешь? Дети же, — еще один, худой, высокий, подошел, заинтересовался. Сколько их уже вокруг столпилось!
Высокий вдруг подобрался, напрягся весь.
— Брось их в обезьянник пока.
— Зачем?
— Бросай, говорю.
И ушел, на ходу доставая из кармана мобильник.
— Идемте.
Пыльные узкие скамейки, душная, тоскливая темнота по углам. Тихо, скучно. Дети садятся, переглядываются. Мальчик хочет что-то сказать, но девочка прижимает палец к губам. Сквозь стеклянную дверь светит коридорная лампочка, а все равно темно, мрачно.
С неприятным, чавкающим звуком падают капли — с волос, с рук, с одежды. Сидят.
Наконец — через час, два, пятнадцать минут? — подходит тот, высокий. Бесшумно открывает дверь.
