— Господа, мы продолжаем? — объявил Спелохватов.
— Э-э, позвольте! — протянула спина в казачьем мундире. — Это все насмарку, и это тоже, и это тоже!
— Просто дух захватываете! — произнес штаб-офицер и разобрал пальцами свои густые, черные бакенбарды.
— Что так? — спросил зеленоватый чиновник, сидевший в углу и упрекавший перед этим «Манюсю» в неумеренности.
— Барыня хороша!
— Дочка?
— Маменька, то есть — фах! Шик-особа. Глазами так и работает. Вы с ними знакомы? — обратился он к Ледоколову.
— Почти нет! — отвечал тот.
— Э, да это все равно; отрекомендуйте меня, представьте... ну, пожалуйста!
— Отрекомендуйтесь сами, коли хотите. Нельзя ли чаю или чего-нибудь горячего? — спросил он казака-смотрителя.
— Сию минуту закипает. Авдотья, скоро, что ли?
— Что же вы? — говорила спина в казачьем мундире, опершись обеими руками на стол для поддержания равновесия и пытливо глядя на банкомета.
— У меня готово, — произнес тот. — Верочка, отойди подальше: дышит в самое ухо...
— Eh bien! — Понтер сделал нетерпеливый жест рукой. — Мечите, что же вы?
— Деньги на стол!
— Что?
— Деньги. Ваша ставка так велика. Вы хотите отыграться на одной карте...
— Что же, вы мне не верите, вы мне не верите?..
— Это мое правило!
Блондин с усами оставил в покое своих собак и подсел к столу; подошел и штаб-офицер бакенбардист и начал рыться и пересчитывать в своем бумажнике.
— У меня денег много... Я не знаю, выдержит ли ваш банк, а денег у меня много... Миронов... Миронов, черт... скотина!
В двери стремительно ворвался молодой казак-драбант, по всем признакам только что проснувшийся.
— Шкатулку мою сюда... живо! Денег у меня нет, ха, ха, ха!
— Это мое правило! — пожал плечами Спелохватов.
Миронов принес шкатулку. Шкатулку отперли. У Верочки заблистали глазки, заблистали ярче, чем розетки на ее пальчиках, она даже покраснела немножко и нежно взглянула на обладателя такой ценной шкатулки.
— Мечите...
Спина в казачьем мундире была, что называется, далеко на втором взводе, и потому в ее манерах проявлялась необыкновенная размашистость и развязность, между тем как язык словно распух и с трудом ворочался во рту.
— Вы в Ташкент едете? — спросил кто-то у Ледоколова, скромно приютившегося у другого столика в стороне и разбиравшего чайный погребец.
— Вы меня спрашиваете? — он поднял голову.
К его столу подошел господин, которого он не заметил с первого раза. Вероятно, его скрывала громадная, изразцовая печь, выдвинувшаяся чуть не на средину комнаты. Это был худощавый брюнет довольно высокого роста, с длинными усами, с добрыми, веселыми глазами, несколько рябоватый, и в голосе его ясно слышался малороссийский акцент.
