Дождь продолжал моросить. Улица вымерла. Корина подошла к «шевроле» и открыла заднюю дверцу. Я уложил покойницу на сиденье и накрыл плащом.
– Где твоя машина?
– Недалеко, на соседней улице.
– Показывай.
Корина развернулась и довезла меня до места, где я оставил свой «понтиак».
– Поедешь за мной. И пошевеливайся, тюфяк!
Она неслась по городу, как ошпаренная, мне с трудом удавалось за ней поспевать, несмотря на то, что моя машина намного мощнее. Корина избегала больших, хорошо освещенных улиц. Всю дорогу мы виляли по темным закоулкам. В одном из них она остановилась, выскочила и, перебежав дорогу, влетела в телефонную будку. Кому она звонила, не имею понятия, я оставался в машине. Спустя минуту, гонки продолжились. Меня беспокоило, что мы нарвемся на дорожную полицию и тогда наша песенка спета. В конце концов, мы выехали на набережную, и «шевроле» затормозил у Крылатого моста. Чем-то это местечко приглянулось моей подружке.
– Зачем так рисковать? – возмутился я, когда мы оба вышли из машины. – А если дорожный патруль?
– Заткнись, Займись-ка делом. Вытащи эту дохлую рыбу и положи на парапет набережной.
Пока я выполнял приказ, Корина достала из багажника трос и домкрат. Оттолкнув меня в сторону, она примотала к ногам Линды груз, сделала шаг назад и ударила по мертвому телу ногой. Так обычно выбивают двери индюки-полицейские в третьеразрядных боевиках. Через секунду послышался всплеск воды.
Мы еще долго вглядывались в черную гладь, словно могли что-то в ней разглядеть. Но чудес не бывает. Облегченно вздохнув, моя напарница села в машину и закурила. Я устроился рядом. Несмотря на дождь, нам было душно и мы оставили дверцы открытыми. Несколько минут просидели молча, глядя перед собой. Я заговорил первым:
– Не нравится мне все это.
– О чем ты?
– Лота. Мне кажется, она наркоманка, а им доверять нельзя. За один укол они на все готовы. В полиции из нее выжмут все без остатка. Они не прощают, когда…
– Это я уже слышала. Лота не наркоманка. Она принимает наркотики, чтобы не умереть от боли. Ты знаешь, что такое рак крови?
– Смутно.
– Человек разлагается живьем. Муки невыносимые. Если ее лишить морфия, она сойдет с ума.
Меня подбросило на сиденье.
– Но ты уже свихнулась! Кого ты нашла? Девку расколют в два счета! Ты думаешь, ее на курорт отправят? Следствие может длиться несколько месяцев, она их не протянет!
– Не ори! Ты так ни черта и не понял. Ты всю жизнь прожил в довольствии, здоровый, холеный, сытый, смотреть противно. Знал бы ты, что такое нужда! Меня отец в пятнадцать лет выгнал на панель и заставил таскать ему деньги, которые он тут же проматывал со шлюхами или проигрывал в карты. Так и сдох в сточной канаве. Я насмотрелась всякой грязи. Хватит! Лота – мать! Она тоже всю свою жизнь побиралась. Муж – ублюдок, бросил ее с ребенком. Она знает, что ей конец, ради сына и больной матери она все выдержит. Наши деньги – ее последняя надежда. Тебе этого не понять. У тебя не было детей. Ты сам еще ребенок. Великовозрастное дитя… И, потом, следствие не затянется надолго. Лоту схватят возле трупа с пистолетом в руках. Вспомни дело Хэммера, следствие длилось меньше месяца. На такой срок ей хватит тех ампул, что я ей дала. Она сумеет их спрятать, будь спокоен. И главное… Лоте предложено целое состояние за то, чтобы она дотащила свои мощи до электрического стула. У этой девчонки железная воля.
