— Dominus vobiscum![7] — провозгласил кабатчик.
Он поднял руки и повернулся, как священник, закончивший богослужение.
Но я уже исчерпал все свои познания в латыни и молчал; мистер Джемми остановился и, положив руку на ключ от шкафа, ждал последнего ответа, желая вынести обо мне окончательное суждение.
— Et cum spiritu tuo![8] — шепотом подсказала мне девушка.
— Et cum spiritu tuo! — прокричал я во всю мощь легких.
— Браво! — ответил Джемми, обернувшись. — Ты, выходит, брат. Так чего же ты хочешь, что тебе нужно? Попроси, и все будет сделано, если, конечно, у тебя есть деньги.
— О, денег у меня хватит, — уверил я его и позвенел монетами в кошельке.
— В таком случае, слава Господу и святому Патрику, мальчик мой! — вскричал достойный хозяин «Зеленого Эрина». — Ты пришел вовремя и попадешь на свадьбу.
— На свадьбу? — удивленно переспросил я.
— Прямехонько. Ты знаешь Боба?
— Боба? Конечно, знаю.
— Ну, так он женится.
— Ах, он женится?
— В это самое время.
— Но ведь он не один здесь с «Трезубца»? — спросил я.
— Их семеро, друг мой, ровнехонько семеро, столько же, сколько смертных грехов.
— И где же я смог бы к ним присоединиться?
— В церкви, сынок; я тебя провожу.
— О, не беспокойтесь, мистер Джемми. Я и сам доберусь.
— О да, вертясь на улице, как раз чтобы угодить в лапы шпионов его британского величества? Нет, нет. Иди сюда, иди, мальчик мой.
— Значит, у вас есть проход в церковь?
— Да. У нас механика не хуже, чем в театре Друри-Лейн, где делают двадцать пять устройств для одного представления. Иди, иди.
И мистер Джемми схватил меня за руку, вполне дружелюбно, но с такой силой, что при всем желании я не смог бы вырваться. Однако мне вовсе не нужно было идти в церковь: у меня не было ни малейшего желания очутиться лицом к лицу с нашими дезертирами. Инстинктивным движением я положил руку на спрятанный под красной рубахой кортик, но, не в силах сопротивляться влекущей меня железной руке, следовал за своим ужасным провожатым, решившись, не отступая ни перед чем, действовать согласно обстоятельствам, ведь, возможно, вся моя морская карьера зависела от моего поведения в этом опасном предприятии.
Мы прошли через две или три комнаты; в одной из них стоял накрытый стол, скорее обильный, чем изысканный, затем спустились в подобие темного подвала; не отпуская меня, Джемми продолжал идти на ощупь, пока наконец, после некоторого колебания, не открыл дверь. Я почувствовал дуновение свежего воздуха, а нога моя споткнулась о лестницу. Едва я поднялся на несколько ступенек, как капли дождя защекотали меня по лицу и, подняв глаза, я увидел перед собой небо. Оглядевшись вокруг, я понял, что мы находились на кладбище; в конце его темной и бесформенной тенью возвышалась церковь; в стене ее, напоминая пылающие глаза, светились два окна. Наступала самая опасная минута. Я наполовину вытащил кортик и собрался продолжать путь, как вдруг Джемми остановился.
