— О, — бормочу я. — Просто это мой реальный возраст — тот, который ты могла бы выяснить, взглянув в мои водительские права. Мой провинциальный возраст старше.
— Провинциальный возраст? — она едва может произнести слова из-за смеха.
— Да, люди в провинциальных городках взрослеют немного быстрее, чем в большой деревне, вроде города.
— Боюсь спросить, почему.
И вид у нее немного испуганный, но и немного заинтригованный.
— О, это действительно очень просто, — говорю я. — Мы просто вынуждены все начинать раньше. Раньше садимся за руль, раньше начинаем работать, раньше начинаем пить. Думаю, на самом деле, все сводится к работе.
— К работе? — на ее лице появляется небольшая манящая улыбка. Интересно, известно ли ей, что это сводит меня с ума?
— Да, — говорю я. — Например, чтобы помогать деду по хозяйству, мне пришлось научиться водить в тринадцать лет. И после долгого дня работы в поле, все, чего мне хотелось, это стакан холодной содовой. Но у дедушки всегда было только холодное пиво. Таким образом, я впервые выпил пива в тринадцать лет, и никто даже глазом не моргнул. На самом деле, дед пришел следом за мной на кухню, тоже взял себе пиво из холодильника и сел напротив меня. И мы вроде разговаривали об отбивных и картофельном пюре на ужин, который готовила бабушка.
Я пожимаю плечами.
— Итак, видишь, я действительно выгляжу на двадцать три — двадцать четыре года, как ты и подумала.
Она ничего на это не отвечает, но почему-то я уверен, что ее улыбка искренняя. Может, это от того, что ее глаза такие же яркие, как закатный свет, который мы как раз сейчас имеем возможность наблюдать.
— Вау, это все объясняет, — наконец произносит она перед очередной паузой. — Прошлой весной я окончила Университет Миннесоты.
— Университет Миннесоты, да?
— Да, — подтверждает она.
Я пытаюсь сглотнуть.
— Мне двадцать три, — сообщает она.
— Хорошо, — говорю я, прочищая горло. — Могу заверить, что я самый старый из всех двадцатиоднолетних, которые тебе когда-либо встретятся.
Она смеется и берет меня под руку.
— Это мы еще посмотрим, — обещает она, даря мне еще одну манящую улыбку.
Боже, я уже обожаю эту улыбку.
Мы делаем еще несколько шагов, как вдруг она останавливается.
— Что? — спрашиваю я.
— Бамбук, — отвечает она.
Я смотрю в направлении ее взгляда. Роуз Даррен продавала здесь эти нелепо выглядящие растения в течение многих десятилетий. Ходили слухи, что все стены ее дома выложены бамбуком, и что даже прах покойного мужа она поместила в одно из растений и спит с ним каждую ночь. Я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эти слухи, потому что, если честно, когда слушаешь подобные истории с детства, то держишься на расстоянии. Черт, до настоящего момента я даже не знал, как называются эти нелепые штуки.
