Как будто это юношеские грезы. И юношеская страсть.
Именно в феноменальной жажде жизни заключается секрет шедевра. Произведение внушает оптимизм мужской половине человечества: мол, старость и знает, и может.
Справедливости ради, напомним, что и «Баня» пятидесятисемилетнего Александра Андреевича Герасимова написана не только для того, чтобы напомнить согражданам, что им следует соблюдать правила гигиены и мыться раз в неделю…
Исследователь света
Первый мой преподаватель в художественной школе старичок Владимир Иванович был поклонником голландской живописи семнадцатого века. Он ставил нам задачу – передать акварелью поверхность шелковой драпировки в складках, блики на стеклянных бокалах, наполненных подкрашенной водой, служившей вином, свежесть сбрызнутого водой искусственного винограда в фарфоровой вазе.
Гриша Брускин. «Прошедшее время несовершенного вида»
В 1957 году я впервые попал на огромную выставку в московском Манеже. И пришел в восторг от всего, что там увидел. Особенно сильное впечатление на начинающего художника произвели натюрморт и автопортрет Александра Ивановича Лактионова, выполненные пастелью. Казалось, что Лактионов внял всем советам моего преподавателя. В голову закралась крамольная мысль, что, может быть, даже сам Владимир Иванович не смог бы написать с таким мастерством муаровые переливы на кожуре персика. Не верилось, что человек способен обладать такой чудесной силой.
Я полагал, что картины написаны волшебником.
* * *
Владимир Иванович ушел на пенсию, появился новый преподаватель Гурвич Иосиф Михайлович – поклонник живописи l'Ecole de Paris и искусства раннего итальянского Возрождения. Я не просто разлюбил Лактионова: его имя превратилось для меня в синоним натурализма и дурного вкуса.
Одновременно охладел к любимым с детства передвижникам. Возненавидел искусство соцреализма. Я полагал, что советское искусство – вовсе не искусство. А ложь, инструмент пропаганды, призванный оболванивать граждан, проводить, как тогда говорили, «правильную» политику Коммунистической партии в широкие массы.
Я возмущался: по всей стране разбросаны лагеря, где томятся миллионы неповинных людей, а у «них» на экранах разъезжают кубанские казаки и свинарка влюбляется в горного пастуха на лживой Выставке достижений народного хозяйства.
Мне казалось, что лакейский соцреализм направлен против моей свободы. А сталинские высотки унижают мое достоинство.
Я не любил советскую власть, и последняя отвечала мне взаимностью.
